Жан-Пьеру прежде не приходила в голову такая мысль.

– Как они поступят с тобой?

– Мой карьерный рост попросту остановится. Зарплата останется той же, но я потеряю все дополнительные привилегии. Не будет больше дармового шотландского виски, подарков по выписке из «Рив Гош» для моей жены, бесплатных путевок на курорты Черного моря, а дети не получат настоящих американских джинсов и своих любимых пластинок «Роллинг стоунз»… Но без всего этого я как-нибудь еще проживу. Чего я действительно страшусь, так это невыносимой скуки кабинетной работы, на какую назначают неудачников в моей профессии. Они отправят меня в какой-нибудь захолустный городишко на Дальнем Востоке, где нет подлинно увлекательных дел для опытного офицера органов госбезопасности. А мне хорошо известно, как наши люди проводят время и пытаются оправдать свое существование в подобных местах. Тебе приходится втираться в доверие к чему-то немного недовольным людям, развязывать им языки, подстрекать их к критическим разговорам о партии и правительстве, чтобы затем арестовать якобы за ведение подрывной деятельности и распространение антисоветской пропаганды. Это настолько пустая трата времени…

Он поймал себя на мысли, что говорит лишнее, и остановился.

– А я? – спросил Жан-Пьер. – Что произойдет со мной?

– Ты вообще станешь никем, – ответил Анатолий. – Даже на нас уже не сможешь работать. Могут, конечно, разрешить поселиться в Москве, но, что гораздо вероятнее, вышлют на Запад.

– Если Эллису удастся уйти, я даже во Францию вернуться не смогу. Меня там попросту могут убить.

– Но ведь ты не совершил никаких преступлений на территории Франции.

– Как и мой отец. Но с ним тем не менее расправились очень круто.

– Быть может, ты сумеешь перебраться в какую-то нейтральную страну. Скажем, в Никарагуа или в Египет.

– Вот дерьмо!

– Но давай пока не оставлять надежды на лучшее, – сказал Анатолий чуть более бодро. – Люди просто так не растворяются в воздухе. Вот и наши беглецы где-то сейчас прячутся от нас, только и всего.

– Если мы не в состоянии найти их с помощью тысячи солдат, едва ли это удастся даже с десятью тысячами, – хмуро заметил Жан-Пьер.

– У нас скоро не останется даже тысячи, не говоря уже о десяти тысячах, – сказал Анатолий. – С этого момента нам придется рассчитывать только на собственный ум и сообразительность при самых минимальных прочих ресурсах. Запас доверия начальства к себе мы исчерпали. Попробуем принципиально иной подход к делу. Подумай: кто-то же наверняка помогает им скрываться от нас. А это значит, что есть люди, которым известно, где они.

Жан-Пьер глубоко задумался.

– Если им оказывают помощь, то наверняка партизаны, а от них никакой информации не добьешься.

– Но информацией могут располагать и другие.

– Вероятно. Но поделятся ли они ей с нами?

– У наших беглецов должны быть и враги тоже, – настаивал Анатолий.

Жан-Пьер помотал головой.

– Эллис здесь пробыл слишком мало, чтобы нажить врагов, а Джейн – просто местная героиня. К ней относятся почти как к Жанне д’Арк. Ее все обожают… Хотя… – Он еще не закончил фразы, как понял, что это не совсем правда.

– Хотя что?

– Мулла.

– Что же у нее произошло с муллой?

– Каким-то образом она сумела разозлить его почти до бешенства. Отчасти потому, что ее лекарства оказывались более эффективными, чем его знахарские средства и заклинания, но тут все даже серьезнее. Мое лечение тоже значительно превосходит его возможности, а ко мне он тем не менее всегда относился почтительно.

– Наверняка он называл ее западной шлюхой.

– Как ты догадался?

– Это случается почти со всеми молодыми иностранками. Где живет этот твой мулла?

– Абдулла живет в Банде. В доме, расположенном примерно в полукилометре от центра кишлака.

– Он захочет говорить с нами?

– Мне кажется, он настолько ненавидит Джейн, что выдаст ее нам с потрохами, – пылко ответил Жан-Пьер. – Но только нельзя допустить, чтобы кто-то видел, как он общается с нами. Мы не можем просто приземлиться в кишлаке и забрать его с собой. Все поймут, что происходит, и тогда он будет молчать. Мне придется найти способ для тайной встречи с ним…

Жан-Пьер сразу же принялся оценивать опасности, подстерегавшие его, если он исполнит задуманное. Но потом вспомнил о мести – она стоила для него любого риска.

– Если ты высадишь меня неподалеку от кишлака, я смогу скрытно пробраться к тропе, проходящей от его дома, и спрятаться рядом, дожидаясь его появления.

– А вдруг он не появится целый день?

– Тогда даже не знаю…

– Нам необходимо иметь гарантию. – Анатолий нахмурил брови. – А что, если так? Мы снова загоним все местное население в мечеть, как сделали прежде, а потом отпустим. Абдулла обязательно вернется домой по той тропе.

– Да, но он будет возвращаться не один.

– Гм-м. В таком случае мы сначала отпустим женщин и детей, строго приказав им расходиться по домам. А позже, когда получат свободу мужчины, каждый из них поспешит к своим семьям. Рядом с Абдуллой живет кто-нибудь еще?

– Нет.

– Он пойдет по той тропе в полном одиночестве. Ты неожиданно выйдешь из-за кустов…

– И он вспорет мне горло от уха до уха.

– Неужели даже мулла носит кинжал или нож?

– А ты встречал хотя бы одного афганца, кто ходит безоружным?

Анатолий пожал плечами.

– Можешь на всякий случай взять у меня пистолет.

Жан-Пьер был приятно удивлен столь высоким доверием к себе, хотя совершенно не умел обращаться с пистолетами.

– Да, им можно будет воспользоваться для страховки, – возбужденно сказал он. – А еще мне понадобится местная одежда, если меня заметит кто-нибудь, помимо Абдуллы. И есть опасность напороться на одного из своих знакомых. Как быть? Придется скрыть нижнюю часть лица шарфом или чем-то еще…

– Это совсем просто.

Анатолий выкрикнул что-то по-русски, и трое солдат мгновенно вскочили на ноги. Они ненадолго скрылись внутри дома, а затем вернулись с торговцем лошадьми.

– Ты можешь воспользоваться его одеждой, – сказал Анатолий.

– Отличная идея, – одобрил Жан-Пьер. – Капюшон как раз скроет мое лицо. – Он перешел на дари и приказал старику: – Раздевайся!

Барышник пытался протестовать – обнажаться публично считалось постыдным для афганского мужчины. Анатолий снова выкрикнул приказ по-русски, и солдаты опрокинули хозяина конюшни на землю, стянув с него подобие длинной ночной рубашки, в котором он расхаживал. При этом все громко хохотали, увидев его тощие, как спички, ноги, торчавшие из сильно поношенных трусов. Затем отпустили, и он тут же поспешил скрыться, зажимая ладонями свои едва ли не вывалившиеся наружу гениталии, что вызвало новый взрыв смеха.