Чета Риссманов — надо же, я была уверена, что сегодня их не будет дома. Горничная. Кухарка. Незнакомый мне мужчина. Мисс Лия.

И — Джеймс.

Так же тихо и осторожно, словно всё вокруг сделано из стекла и воздуха, я опускаюсь в пепел, с закрытыми глазами, потому что увидеть то, во что превратилось его тело, я не смогу. Ничего не касаясь, замираю, еще одна фигура, слепленная из пепла и тишины, человекоподобная неживая кукла. Я не вижу Джеймса, но переплетения магических нитей, слабые, распадающиеся, истончающиеся, скользят перед мысленным взглядом отчётливее, чем реальные предметы.

Я почти не осознаю, что делаю.

…за эти три года я не раз думала, почему леди Сейкен и те, кто стояли за ней, так не хотели меня отпускать, ведь я не обладала ни какой-то сверхсильной огненной магией, ни выдающейся магией смерти — сильной, да, но в пределах обычного. Мой особенный дар заключался в умении видеть магическую реальность как обыденность и взаимодействовать с ней так же легко и просто. И вот теперь я собирала обрывки магических плетений своего сына, словно шаловливые шарики ртути. Собирала, складывала воедино, не зная, зачем и как это вообще возможно. Его тело было мёртво, безусловно, но не магия, переплетение магических нитей, прекрасное, неповторимое, еще пронизывало окружающее пространство.

Я представляла себя сосудом, вбирающим остатки его сознания, его души, его смеха и радости, и это было полнейшим безумием, разумеется, ничего подобного никто и никогда не делал, потому что это было невозможно.

А я делала. И моё собственное сознание дрожало, словно дождевые капли, вот-вот готовящиеся сорваться с ветки.

***

Я вышла из дома Риссманов, никем не замеченная и сама мало что замечавшая, из имущества — несколько монет и письмо сэра Джордаса из Академии. Иллюзорная внешность растаяла, как дым, медно-рыжие волосы, от которых я уже успела отвыкнуть, бестолково падали на спину и всё время мешали. Я не помнила, как и куда уехала из Алгута, сколько дней и в каком направлении шла пешком, потом — поймала экипаж. Поскольку ничего уже не имело значения, я приехала в Ринуту, даже нашла банк, о котором говорил Джордас, но деньги забирать не стала — я не имела на них никакого права. Ринута оказалась странным городком, с одной стороны которого располагалось обширное кладбище, с другой — отдельно стоящие дома богатых горожан, а посередине — весёлая и шумная вакханалия торговых лавок, маленьких таверен, различных развлечений, пышный зелёный парк, обширная библиотека и здание городской администрации. Я обнаружила с полдюжины маленьких столиков под пёстрым тряпичным навесом между банком, мясной лавкой и цирюльней, уселась за один из них и очень скоро была обслужена шустрой дамой средних лет, и, хотя вроде бы ничего такого и не заказывала, передо мной очутился небольшой металлический чайник, чашка с дымящимся ароматным напитком и пара пончиков.

Отпила немного чаю, не чувствуя вкуса, и стала бездумно смотреть на суетливых прохожих, по уши погружённых в собственные дела. Смотрела и думала о том, что сегодня к вечеру непременно надо умереть.

Умереть, разумеется, потому что жить вот так совершенно невозможно, да и незачем, и я сама виновата во всём, и Джеймса я не уберегла.

Эта мысль не вызвала ни переживаний, ни слез, ни жалости к себе, напротив, какое-то смутное облегчение, и я сидела, сидела, а люди кругом сновали туда-сюда, недопитый чай остывал, постепенно сгущались сумерки. Руки и ноги закоченели от неподвижной позы, и я поднялась, чётко понимая, что день подходит к концу и надо заканчивать это всё. Поднялась, бездумно скользнула взглядом по людям, выходящим из банка, и совершенно внезапно увидела такие узнаваемые золотистые волосы, строгое, какое-то непривычно отрешённое, но тоже до боли знакомое лицо. Высокий молодой мужчина шёл, неся на руках маленького ребёнка, несмотря на тёплую погоду, укутанного в мягкое белое одеяло. Полумрак не позволял разглядеть его, но в этом не было никакой необходимости — лицо Энтони Фокса я знала так хорошо, что могла нарисовать его едва ли не с закрытыми глазами, выжечь своей огненной магией на каменной мостовой.

Голова закружилась, я едва не заскулила, как юродивая. Совершенно безумное ощущение, надежда, не имеющая ни корней, ни крыльев, охватила меня, как пламя — шёлковую занавеску. Если у ребёнка рыжие волосы, Энтони мог… он же как-то мог… Я хотела кричать, визжать, мысленно я неслась к нему навстречу, а на самом деле — приросла к земле, опустилась на деревянный стул, чувствуя только выступивший на лбу холодный пот и воздух, с трудом проникавший в легкие. Энтони поудобнее перехватил ребёнка, белое покрывальце сползло и стало ясно, что это, скорее всего, девочка, потому что она была одета во что-то цыплячье-жёлтое, совершенно девчачье, а волосы у малышки, которой могло быть около года или даже меньше, оказались светлыми, даже светлее, чем у самого Энтони.

И я не двинулась с места, целую вечность наблюдая, как Энтони с ребёнком на руках дожидается экипажа, забирается внутрь и уезжает прочь.

— Мисс, я закрываюсь, — с сочувствием произнесла хозяйка импровизированного кафе под открытым небом. Потопталась за моей спиной и начала протирать серой пыльной тряпкой соседний столик.

Надо было уходить. Надо было умирать. Сколько можно тянуть? Зачем?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я подскочила и рванула прочь, сама не зная, куда бегу, нога зацепилась за что-то, и я упала, врезавшись в какого-то большого и мягкого человека, отшатнулась, поскользнулась и шмякнулась в лужу, обдав его фонтаном холодных и грязных брызг.

Вода торопливо пропитывала тонкие растоптанные туфли и платье.

— Мисс?! — мужчина, которому не посчастливилось встать у меня на пути, ухватил моё плечо огромной пятернёй, легко вытащил из лужи и водрузил на асфальт. — Простите, мисс, я вас не заметил, а теперь вы вся мокрая, ну, как же так… Позвольте, я провожу вас, или закажу экипаж, или пойдёмте ко мне, в лавку, вы сможете хотя бы высушить волосы, не подумайте чего дурного, мисс, мне так жаль…

Я проморгалась и присмотрелась лучше к растерянному незнакомцу. Высокий и крупный, с красными круглыми щеками, старше меня лет на десять, нет, на все пятнадцать, он в то же время выглядел таким растерянным и смущенным, что будь я в другом состоянии, непременно бы улыбнулась. Поверх рубахи и простых штанов мужчина нацепил белый фартук с хаотичными красными брызгами — вероятно, он работал в лавке мясника, а может, сам был мясником.