— Слишком явно указывает на того, кто это сделал. Я их просмотрел. Ничего нового там нет.

— Положи, — тихо потребовала я, и Джеймс с явным сожалением отложил украшение, чья верхушка напоминала мне переплетённые струйки пламени.

Мы изучили листки от и до, проверили на свет — ничего необычного не было, скудная информация о семье, месте проживания, времени зачисления, факультете… Ничего необычного, кроме чёрной печати поверх рукописного текста с пятизначным числом, отличавшимся только последней цифрой — у Джаннинга четверка, у Лайса шестёрка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Года, — тихо произнесла молчавшая до этого Мэй. — Года их смерти.

Я быстро посчитала в уме — и не особо удивилась, поняв, что предполагаемое убийство Корнелии пришлось на тот же год, что и у отца Мэй.

— Возможно, какая-то степень магической защиты есть и на них, — неуверенно предположил братец. — Некоторые узоры в плетениях меня смущают, но…

— Больше нет, — вмешалась раскрасневшаяся Мэй. Кажется, ей, как и мне, трудно было сразу поверить, что никогда не виденный родитель в действительности существовал — и вдруг у этого странного факта появлялись неопровержимые материальные доказательства. — Защиту я сняла, она оказалась слабенькой. Не знаю, как, но…

Мы втроём уставились на бумаги, словно ожидая, что сейчас там появится разоблачающая надпись, например "жестоко убиты руководством Академии во имя жутких магических интриг, а затем сварены в академической столовой и скормлены прочим адептам" — но ничего такого не случилось.

Ничего такого, разве что…

— Этого не было, — озвучила Мэй, осторожно касаясь верхнего правого уголка листка с фамилией Лайса Хамминбёрда, но мы и так уже смотрили туда.

Ничего такого, ничего особенного.

Просто обведённая в кружок цифра "двенадцать". Зачёркнутая и исправленная на "одиннадцать".

Одиннадцать, а не двенадцать… Голос призрачной Анны снова будто звучит у меня в голове.

***

А теперь Джеймс вёл меня в библиотеку. Остановился у входа, одобряюще кивнул — и постучал в дверь. Я не услышала стука, конечно, — но будто почувствовала вибрацию воздуха и дерева.

Что-то внутри меня менялось, переплавлялось от этой тишины. Казалось, я всё-таки слышу — но другим, каким-то внутренним слухом. И по крайне мере с двумя своими самыми близкими людьми — Габриэлем и Джеймсом — уже почти могла общаться, не используя слов.

Магия? Или просто привычка? Я не знала.

Дверь открылась, и я увидела на пороге тоненький женский силуэт с шапкой тугих кудряшек на голове. Библиотекарша, которую про себя я с первого дня прозвала "овечкой". Кажется, когда-то она называла мне своё настоящее имя — но оно сразу выскочило из памяти.

Всё-таки будем книжки читать..?

Овечка нервно махнула рукой, и мы спустились вниз, в подземный читальный зал. В других обстоятельствах я была бы счастлива порыскать тут в поисках ценной информации о прошлом и о запретной магии — кстати, Алахетин подписал формуляр, и я уже подумывала вытащить его, изрядно помятый, из кармана — но мы проследовали мимо уставленных книгами островков стеллажей и зашли во внутреннюю, ранее неизведанную мной "служебную часть".

Там не было ничего особенно интересного или необычного — прикрытый какой-то тканью стол, стул, прислоненное к стене горизонтальное зеркало. Платье в чехле на стене.

Джеймс подвёл меня к стулу и усадил, почти насильно, надавив на плечи. Вытащил шпильки из небрежного пучка, в который я научилась убирать свою новоприобретенную длинную гриву. "Овечка" откинула ткань со стола — и там обнаружились гребни, какие-то заколочки и шпильки с серебристыми шариками на кончиках. Библиотекарша ловко расчесала мои спутанные лохмы, словно заправский хуторской цирюльник — и принялась колдовать, вертеть, укладывая тяжелые пряди, немного помогая себе магически. Что ж, братец имел право видеть рядом с собой если не прекрасную принцессу, то хотя бы парадную версию Джеймы Обыкновенной. Я даже не стала сопротивляться и прикрыла глаза.

К реальности меня вернуло касание холодного металла — я дёрнулась, стряхивая внезапно накатившую сонливость — и вдруг увидела себя в зеркале.

Себя…

Волосы, которые я всё ещё через раз воспринимала своими, были уложены слегка растёпанным валиком — не моя обычная укладка, напоминавшая разорённое кошками воронье гнездо, а таким, как у принцесс на свадьбах в детских книжках. Я протянула руку и недоверчиво коснулась пучка, напоминавшего то ли панцирь улитки, то ли необычный цветок, закругленных прядей, прихваченных тем самым гребнем, который моё персональное кошмарище тайком умыкнуло из комнаты. Лицо — бледное, с яркими аметистовыми глазами и отчего-то припухшими, как после поцелуев, губами — обрамляли две волнистые тёмно-рыжие пряди. На висках серебрились нанесённые косметической краской древние руны, крошечные символы солнца и луны — это было модно, но я никогда так раньше не делала.

Джеймс улыбался мне в зеркале одними глазами — по хорошему, без сарказма. Он знал — только он и знал, как никто другой, что тогда, в школе, я бы душу демонам заложила, чтобы выглядеть так, как сейчас. Правда, обучение в Академии, встреча с Габриэлем, как ни странно, сделало моё отношение к собственной внешности куда более спокойным, но всё же… это было очень приятно, знать, что отражавшаяся в зеркале девушка — это я.

Братец позаботился и о туфлях, и о платье — воздушном, серебристо-сиреневом, с открытыми плечами. Кто, как не он, во всех деталях представлял, о чём я мечтала тогда, год назад? И где только деньги взял? Глупый вопрос — в деньгах чета Фоксов отпрыскам, надо полагать, не отказывала. "Овечка" помогла застегнуть платье, а я почувствовала, как кончики пальцев искрят от рвущегося наружу огня.

Габриэль. Габриэль должен увидеть меня такой.

Но и Джеймсу, неизменному спутнику всех моих авантюр, я обещала пойти… Впрочем, это же не надолго. Что мешает мне найти Габа после начала бала — и утащить его с организованных верным Ларсом посиделок? Я представила, как Габриэль расстёгивает мой корсаж, так же медленно, как застёгивал блузку пару дней назад, целует обнажённую шею, плечи, мягкое местечко за ухом, запускает пальцы в волосы, ломая умело сотворённую красоту — и меня едва ли не тряхнуло предвкушением и возбуждением, от запястьев до щиколоток.