– Ты действительно убила кого-то, когда тебе было восемь лет? – мягко спросил Альфи.

Он так и не открыл глаза, и его голова склонилась набок – еще немного, и он уткнется лбом Финн в плечо. На груди у него висела цепочка с дракончиком. Должно быть, он забрал фигурку у Сиомары после разговора в повозке. Лунный свет подчеркивал серебром тонкие черты его лица, и Финн задумалась, похожи ли эти густые серебристые пятна на коже на магический поток, который видел принц. Или поток виделся ему мягким свечением, запертым в плоти и едва пробивавшимся из-под кожи, как краска смущения, расползавшаяся от шеи к щекам и подбородку? А может быть, магия поблескивала на коже, как капельки пота?

– Почему ты спрашиваешь меня об этом сейчас?

– Потому что я в это не верю. – Альфи посмотрел девушке в глаза. – Если нам суждено погибнуть вместе сегодня ночью, я хочу знать, рядом с кем мне предстоит умереть.

Снова воцарилась тишина.

После всего, что сотворил с ней приемный отец, в душе Финн укоренился страх, черный искореженный страх. Когда-то девушка приняла решение: раз она настолько боится Игнасио, она не может позволить себе бояться чего-то еще. Поэтому, когда что-то вызывало в ней ужас, девушка бросалась в бой, показывая, что это ее тут надо бояться.

И все же ужас перед сокрытой в ее душе правдой так и не исчез. Когда-то она рассказала Игнасио о том, что случилось с маленькой девочкой в переулке, когда Финн было восемь лет. Рассказала свою самую жуткую тайну. И отец использовал эту тайну против Финн. Он взял ее слова и выковал из них стальной ошейник, которым ее можно было задушить. В какие бы безумные переделки Финн ни попадала, в скольких бы поножовщинах ни участвовала, выходя из схватки победителем, она не прекращала бояться саму себя. Даже пережив столкновение с черной магией Сомбры, она все еще испытывала ужас перед самой собой. Вернее, перед той частью своей души, из-за которой ей хотелось вспороть собственную кожу изнутри и выбраться наружу. Из-за которой ей хотелось прятаться под чужими личинами. Из-за которой она убила ту маленькую девочку – и в итоге убила своих родителей. При мысли об этом у Финн перехватило дыхание.

Она всегда верила, что если расскажет эту тайну кому-то еще, то этим вызовет лишь отвращение – или, что еще хуже, жалость.

Но Финн не хотела умирать с этим страхом, гноившимся в ее душе, отравлявшим ее, как магия Сомбры отравляла свои жертвы. Пусть ей осталось всего несколько часов до того, как ее вновь найдет Игнасио, Финн хотела, чтобы эти последние несколько часов принадлежали ей полностью. Хотела провести их, освободившись от гнетущей ее тайны. Будто она тонула, отчаянно пытаясь выплыть на поверхность, а эта тайна грузом тянула ее на дно.

Альфи поднял голову и посмотрел на Финн. В его глазах девушка увидела тепло и заботу. Если попытаться открыться кому-то, то почему не ему? Почему не другу?

– Да, это правда. – Она крепче сжала поводья. – Так вышло. Случайно.

– Что произошло?

– Мы с родителями жили в бедном районе на окраине города. Людей там было много, а еды мало. Мои мама и папа притворялись, что все в порядке. Но я понимала, что они недоедают, чтобы я не голодала. – Финн сглотнула, в горле у нее першило. – Я решила помогать им. Я незаметно выбиралась из дома и искала еду. Однажды вечером я пришла в переулок за булочной. Там на помойку иногда выбрасывали зачерствевший хлеб. И я увидела буханку хлеба, здорово подгоревшую, зато целую буханку. Я бросилась к ней, но в этот момент кто-то меня оттолкнул.

Финн вспомнила глаза той маленькой девочки. Она была ровесницей Финн, может, чуть-чуть старше. Впереди не хватало одного зуба. Тело покрывал слой грязи, как бывает только у беспризорников – особый темный налет от сна на улице и рытья в помойках. Точно такой же слой грязи уже через несколько дней появится и на теле Финн. В глазах девочки, схватившей хлеб, горела ярость. Финн испугал ее взгляд. Не из-за силы ее гнева, а потому, что Финн поняла тогда – сама она выглядит точно так же. Отмеченной клеймом отчаяния и страха.

– Что было потом? – тихо спросил Альфи.

Финн не знала, сколько она молчала.

– Мы начали драться из-за этой буханки. Толкали друг друга, царапали, рвали перепачканную грязью одежду. А потом я просто… – Девушка покачала головой, поджав губы. Если бы тогда они дрались в другом месте, все сложилось бы иначе. – Я ее ударила. Она упала на спину, и я навалилась на нее. Я не знала, что на земле лежит доска с острыми гвоздями… – Финн помолчала какое-то время, подбирая слова, но Альфи ее не торопил. – Наверное, она осталась после какого-то ремонта. – Она вздохнула, тщетно пытаясь унять дрожь в голосе. – Когда я повалила девочку на землю, то услышала этот звук… Клянусь, я слышала, как гвозди вошли сквозь тело. И она сразу обмякла. Мгновенно. Один гвоздь пробил ей шею и вошел в основание черепа. – Слова лились все быстрее, Финн уже не могла сдержаться. – И повсюду была кровь. Даже на хлебе. А хуже всего то, что, когда мы дрались за эту maldito буханку, я думала: «Пусть она сдохнет, мне плевать, главное сейчас хоть что-нибудь съесть. Хоть малюсенький кусочек». – Финн заморгала, пытаясь сдержать слезы. – И, видимо, это мое желание сбылось.

– Мне так жаль… – Голос Альфи, нарушивший тишину, казался теплым, как детское одеяльце.

Финн заставила себя пожать плечами, будто это ничего не значило, но сама все время поглядывала на лицо принца. Альфи был настолько открытым человеком, что Финн понимала: как только он ощутит отвращение к ней, она увидит это на его лице, ясно как день. И она невольно всматривалась в его черты, пока говорила. Будто каким-то образом ее могло утешить подтверждение уже усвоенной ею истины – что она чудовище, как и говорил Игнасио.

– Но это… это ведь не твоя вина. – Его шепот был легким, как перышко.

Финн слышала доброту в его словах – и ненавидела принца за это.

– Тебя там не было! – рявкнула она. – Ты не знаешь, чья это maldito вина.

Ей не хотелось рассказывать ему о родителях. О том, что сделал с ними Игнасио. Из-за нее. Эта рана еще не затянулась, и Финн просто не могла об этом говорить. Ей невыносима была сама мысль о том, чтобы произнести эти слова вслух.

– До магии Сомбры у пропио Игнасио было одно ограничение: чтобы внушение сработало, Игнасио нужно было что-то знать о человеке, которого он пытается подчинить. Что-то, чем люди обычно ни с кем не делятся. – Финн сглотнула, в горле у нее стоял ком. – Когда я рассказала ему о той маленькой девочке, он получил власть надо мной. Игнасио хотел оставаться единственным значимым человеком в моей жизни. Поэтому, когда я пыталась сблизиться с кем-то еще, найти друга, он приказывал мне убить этого человека.

Принц молчал, и Финн не могла заставить себя взглянуть в его лицо. Теперь она уже боялась увидеть в его глазах отвращение. И все же слова сами лились с ее губ.

– Смерть этих людей не была легкой. Игнасио любит, чтобы все происходило медленно. И каждый раз по-разному, в зависимости от человека. Мои руки на горле друга – и голос Игнасио: «Души его!» – На Финн нахлынули воспоминания о том, как тот мальчик вырывался, пытался сорвать ее руки с шеи, сучил ногами по полу, а ее пальцы все сильнее сжимались на его горле. – Или выдернутый из раны нож – медленная смерть от кровопотери. Или яд в бокале…