Карл задвинул севший аккумулятор подальше, включил в рубке свет и, прижимая к руке платок, глянул на вольтметр.

— Да, пожалуй, — согласился он. — Потребуется время. Ладно, может, еще встретимся на воде.

— Не бери в голову, — ответил Кабуо. — Лучше рыбу лови, а вернешься — отдашь.

Кабуо задвинул крышку аккумуляторного гнезда, взял гафель и немного подождал.

— Ну, я пошел, — сказал он. — Увидимся.

— Погоди, — окликнул его Карл; занятый пораненной рукой, он даже не смотрел на Кабуо. — Сам знаешь — разговор есть.

— Ладно, — ответил Кабуо, все еще сжимая гафель в руке.

— Эти семь акров… — произнес Карл. — Сколько ты готов дать? Так… просто интересно…

— А за сколько продашь? — спросил Кабуо. — Может, сначала назовешь свою цену? Давай начнем с этого.

— Я разве говорил, что продаю? — ответил Карл. — Ничего такого я пока еще не говорил. Но если бы и решил… Это ведь моя земля, а тебе прямо-таки не терпится ее заполучить, а? Ну, я бы запросил кругленькую сумму… А вдруг ты заберешь аккумулятор, оставишь меня тут болтаться?

— Аккумулятор-то уже у тебя, — усмехнулся Кабуо. — И к делу не относится. Ты бы и сам так поступил.

— Может, и поступил бы, как знать, — ответил Карл. — Только, знаешь, приятель… я ведь уже не тот, каким был раньше. Ты имей это в виду.

— Ладно, как скажешь, — ответил Кабуо.

— Вот черт! — разозлился на себя Карл. — Слушай, я не хотел. Нет, правда, не хотел… Ты извини, а? Ладно? Был бы я тогда дома, ничего бы такого не вышло. Это все мать провернула… пока я был на войне… бил ваших япошек, этих сукиных детей…

— Я — американец, — оборвал его Кабуо. — Такой же, как ты или кто другой. Я разве зову тебя нацистом, фашистский ты ублюдок? Я убивал немецких тварей, свиноедов этих… А они были так похожи на тебя! Знаешь, Карл, у меня вся душа перемазана в их крови. И кровь эту так просто не смоешь. Так что не смей говорить со мной о япошках, нацистский ты ублюдок!

Он вдруг заметил, что все еще сжимает гафель в руке. Карл оперся одной ногой о планшир и сплюнул в воду.

— Я и есть ублюдок, — наконец произнес он, уставившись в туман. — Нацистский ублюдок, фриц, верзила… А только знаешь, Кабуо… та бамбуковая удочка… она все еще у меня. Все это время я хранил ее. Мать говорила, чтоб вернул, но я не стал, спрятал в амбаре. А потом тебя в лагерь увезли. А меня на посудину определили. Эта штуковина все еще стоит в кладовке.

— Ну, так и оставь ее себе, — сказал Кабуо. — Я о ней и думать позабыл. Оставь себе. Все, забыли.

— Да, забыли, — согласился Карл. — А только я все эти годы мучился. Открою кладовку, а она там, удочка эта твоя…

— Хочешь, отдай, если легче станет, — сказал Кабуо. — Но мне она не нужна, Карл, я ведь ее затем и отдал. Так что оставь себе.

— Ладно, — ответил Карл, — тогда вот что. По тысяче двести за акр, и по рукам. Столько я плачу Юргенсену. Столько сейчас стоят клубничные плантации, можешь проверить.

— Выходит, за все семь… восемь тысяч четыреста, — подсчитал Кабуо. — И какой задаток?

Карл снова сплюнул в воду. Потом повернулся и протянул руку. Кабуо положил гафель и протянул свою. Они не трясли друг другу руки, а сцепились в рукопожатии, как это делают рыбаки, сознавая, что словами они мало что скажут и надо общаться как-то иначе. Карл и Кабуо стояли посреди тумана, на дрейфующих шхунах и протягивали друг другу руки. После крепкого пожатия на руке Кабуо оказалась кровь Карла. Оба рыбака совсем не собирались откровенничать, но в то же время им хотелось высказать этим жестом все. Они разняли руки быстрее, чем хотели того, боясь испытать чувство неловкости.

— Тысяча, — сказал Карл. — Завтра подпишем бумаги.

— Ладно, восемьсот. И по рукам, — согласился Кабуо.

Когда Кабуо, дававший показания, закончил говорить, Элвин Хукс поднялся и, встав напротив него, принялся с особым интересом разглядывать у себя заусенец. Начав говорить, Элвин все так же смотрел на свои пальцы, как будто обращался к ним:

— Мистер Миямото, хоть убейте, не пойму, почему вы то же самое не рассказали с самого начала. В конце концов, разве долг гражданина не подсказывал вам пойти к шерифу и рассказать про историю с аккумуляторами? Мне кажется, мистер Миямото, вам следовало бы. Следовало бы пойти сразу, как только вы узнали об ужасной смерти Карла Хайнэ.

Взгляд подсудимого теперь был направлен на присяжных, целиком и полностью игнорируя обвинителя; Кабуо отвечал спокойным, ровным голосом, обращаясь только к ним, как будто никого больше в зале не было.

— Дело в том, — ответил он, глядя на присяжных, — что о смерти Карла я услышал только в час дня шестнадцатого сентября. Прошло совсем не много времени, всего несколько часов, а я уже был арестован. У меня даже не было времени, чтобы прийти в участок. Я…

— Однако, мистер Миямото, — не дал договорить подсудимому Элвин, вставая между ним и присяжными, — вы сами только что сказали — у вас было несколько, заметьте, несколько часов. Вы узнали о смерти Карла Хайнэ в час. Прошел целый день, а вечером вы отправились в доки. Вы собирались выйти в море до утра следующего дня, а ведь это по меньшей мере шестнадцать часов с того момента, когда вы узнали о смерти Карла. Пожалуй, мистер Миямото, я сформулировал бы свой вопрос иначе: собирались ли вы вообще рассказать про аккумуляторы? Когда шериф пришел за вами?

— Я думал об этом, — ответил Кабуо. — Думал, как поступить. Положение было не из легких.

— Ах, ну да, — воскликнул Элвин. — Конечно, вы думали. Размышляли, стоит или не стоит прийти к шерифу и рассказать про аккумуляторы.

— Именно так, — подтвердил Кабуо. — Я думал.

— Но случилось так, что шериф сам пришел. Вечером шестнадцатого числа. С ордером на обыск. Так?

— Да.

— А вы тем временем все еще думали?

— Да.

— И не сказали.

— Нет… не сказал.

— Итак, вы не сказали ему про аккумуляторы, — повторил Элвин. — Даже когда поняли, что ареста не избежать. То есть перед вами стоял шериф, держал ваш гафель, намереваясь отправить его на экспертизу, а вы так и не сказали ему о порезе на руке Карла Хайнэ. Я правильно говорю? Вы сами только что рассказывали. Что Карл держал ваш гафель, а потом порезал руку и кровь попала на деревянную ручку.

— Да, так оно и было, — ответил Кабуо. — Он действительно порезал руку.

— Но вы не рассказали этого шерифу. Ни словом не обмолвились о том, что видели Карла. Но почему, мистер Миямото? В чем причина такого полнейшего равнодушия?

— Дело в том, — ответил Кабуо, — что шериф пришел с ордером на обыск. Я решил, что меня подозревают в убийстве. И подумал, что лучше будет ничего не говорить. Подождать, пока… пока у меня не будет адвоката.