немцев и уничтожают больше их снаряжения, чем вы и я, вместе взятые», – скажет Рузвельт в апреле 1942 года{344}.

Пока во второй половине 1941 года СССР буквально боролся за свое выживание, Черчилля волновала позиция заокеанского партнера относительно вступления в войну. В августе 1941 года в Ньюфаундленде на военно-морской базе Арджентия состоялась первая встреча Черчилля и Рузвельта. На самом деле, это была их первая встреча лишь в годы войны: они уже общались очно, в 1918 году в Лондоне. Черчилль об этом забыл, Рузвельт – нет. Британский политик тогда произвел на будущего президента нелестное впечатление. Теперь – спустя почти четверть века после первой встречи, им предстояло определить будущее взаимодействие англоязычных стран. Черчилль надеялся, что Рузвельт пригласил его совершить столь продолжительное и далекое путешествие не иначе как для сообщения давно ожидаемой новости о вступлении США в войну. Но он ошибся. Результатом встречи двух государственных мужей стала публикация Атлантической хартии, которая с ее гарантией «права всех народов избирать ту форму правления, при которой они хотят жить», заложила в будущем бомбу замедленного действия под монолит Британской империи. После возвращения с конференции Рузвельт успокоил американский народ заявлением, что встреча в Ньюфаундленде нисколько не приблизила США к войне. Черчилль был потрясен и разочарован. Последующие несколько месяцев будут отмечены похолоданием в англо-американских отношениях. Рузвельт даже не поздравил нашего героя с днем рождения. «Мы все пребываем в недоумении и тупике, не понимая, как заставить США смело включиться в войну», – признается Черчилль сыну{345}.

Выход из тупика произошел под давлением внешних обстоятельств: Япония атаковала базу флота США в Пёрл-Харборе, а Германия объявила войну Соединенным Штатам. «Мы теперь в одной лодке», – сказал Рузвельт Черчиллю в телефонном разговоре 7 декабря, а на следующий день добавил по телеграфу – «это судно не должно и не может быть потоплено». Черчилль счел произошедшие перемены достаточно серьезным основанием, чтобы лично направиться в Вашингтон для определения формата дальнейшего взаимодействия. Поездка далась Черчиллю нелегко. В один из вечеров после заседаний ему стало плохо. Сопровождавший его личный врач Чарльз Моран констатировал сердечный приступ. По-хорошему премьер-министру требовался отдых продолжительностью не менее шести недель. Но отдыхать ему было некогда. На следующий день он уже сидел за столом переговоров, обсуждая насущные вопросы военной стратегии как ни в чем не бывало. В те дни ковалось будущее англо-американского союза и его участие требовалось как никогда{346}.

Конференция (кодовое название «Аркадия») продемонстрировала, что США не готовы к изменившимся обстоятельствам. «Они не имеют ни малейшего представления о том, что значит война», – сокрушался Дилл после первых совещаний Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании{347}. Также совместные заседания показали, что союзников объединяет общая цель, но не средства ее достижения. В то время как британцы были едины в своей позиции, считая, что главный театр военных действий находится в Северной Африке и на Среднем Востоке, американцы придерживались разных взглядов. Одни смотрели в сторону высадки в Северной Франции, другие – на Дальний Восток. Воспользовавшись неопытностью союзников в понимании суровых реалий современной войны, Черчилль смог убедить президента и его помощников, что главный враг, против которого необходимо направить все силы, Германия, а точкой приложения общих усилий должно стать Средиземноморье. Для Черчилля это была важная дипломатическая победа. Его визит вообще прошел успешно. Он также посетил Канаду, где во время выступления в местном парламенте с аллюзией на предостережение Вейгана, что немцы свернут Британии шею, как цыпленку, произнес знаменитую фразу: «Тот еще цыпленок! Та еще шея!» После выступления фотограф Юсуф Карш хотел запечатлеть на память образ сражающегося премьера. Попыхивающий большой сигарой Черчилль, довольный тем, как его приняли канадские парламентарии, пребывал в благодушном настроении, противоречащем замыслу фотографа. Подойдя к Черчиллю, Карш выдернул сигару из его рта. Подобной наглости британский политик не ожидал, тут же приняв стойку и бросив на фотографа бульдожий взгляд. Удачный кадр был пойман, став самым знаменитым изображением британского политика. Когда наш герой успокоился, фотограф сделал еще несколько снимков гостя с Макензи Кингом, а также портрет улыбающегося Черчилля. После кратковременного отдыха во Флориде, где Черчилль плавал в Тихом океане и едва не избежал свидания с акулой (кто-то сказал, что это была голубая акула, на что он заметил: «Быть съеденным голубой акулой так же неприятно, как и любой другой»), британский премьер вернулся в Англию. Обратный путь он преодолел на самолете, совершив первый в своей жизни трансатлантический перелет, чудом не попав под огонь немецких зенитных орудий в районе Бреста.

Весной 1942 года был вновь поднят вопрос об открытии Второго фронта. Причем на нем настаивали не только в Москве. Начальник Штаба армии США генерал Джордж Маршалл (1880–1959), опираясь на разработки своего заместителя Дуайта Эйзенхауэра[31] (1890–1969), предлагал в 1942 году провести операцию «Кузнечный молот» (Sledgehammer) с атакой на Шербур силами 6–10 дивизий. Учитывая численное превосходство противника, а также отсутствие необходимого количества транспортных судов, Черчилль и британские эксперты сочли эту инициативу провальной. Но даже если бы высадка прошла успешно, войска союзников оказались бы запертыми на оконечности полуострова Котантен и им бы пришлось удерживать позиции под непрекращающимися бомбардировками люфтваффе. Как показали дальнейшие совместные операции англоязычных народов, американцы на тот момент отличались отсутствием военного опыта и были не готовы к проведению подобных операций. Фактически Черчилль сохранил им жизни. А как быть с потерями советской стороны? «Сам по себе факт, что русские страдают, совсем не означает, что мы тоже должны страдать. Мы должны заставить страдать своего противника», – заявил он на закрытой встрече с редакторами крупных оппозиционных газет в июле 1942 года{348}.

Каким образом Черчилль собирался заставить «страдать противника»? Предлагал ли он, учитывая совместное использование советских баз в Крыму, напасть на нефтяные промыслы Плоешти или совместно с Красной армией атаковать Петсамо, из которого военная промышленность Германии получала треть необходимого ей никеля? Нет. Черчилль стремился «запустить когти нашей правой лапы во Французскую Северную Африку, рвануть левой лапой по Нордкапу и подождать год, не рискуя ломать свои зубы об укрепленный германский фронт по ту сторону Ла-Манша». Приоритетной для британского премьера стала совместная с американцами оккупация Северной Африки в сочетании с наступлением на Триполи и Тунис, так называемая операция «Гимнаст» (Gymnast), впоследствии получившая известность как операция «Факел» (Torch).

Подобная расстановка приоритетов недвусмысленно демонстрировала отсутствие единства в Антигитлеровской коалиции, когда частные интересы превалировали над общими целями. Не ставший реальностью Второй фронт в течение первых десяти месяцев войны с СССР давал немецким стратегам воможность говорить о наличии у этой операции серьезных противников в англо-американском командовании, а это, в свою очередь, позволяло им чувствовать себя более вольготно в распоряжении резервами. В период с апреля по ноябрь 1942 года против Красной армии в бой вводилось ежемесячно десять свежих дивизий. А учитывая, что Восточный фронт был основным театром военных действий, столь значительное увеличение сил противника означало не только ухудшение ситуации для советских граждан, вынужденных проливать больше крови и тратить больше материально-технических средств, но и оттягивание общей победы с осложнением пути ее достижения.

Рузвельт попросил Черчилля уведомить Сталина о том, что в 1942 году Второй фронт открыт не будет и вместо операции в Северной Франции будет предпринята англо-американская операция в Северной Африке. Британский премьер выбрал для передачи плохих новостей личный формат, отправившись после кадровых решений относительно Средневосточного командования в августе 1942 года сразу из Каира в Москву. Для него это было первое посещение Первопрестольной, за время которого он три раза встречался со Сталиным. Первая встреча прошла ровно