в буфет, взяла стакан яблочного сока и села за свободный столик. Раскрыла на коленях текстовый модуль и начала читать с начала, с первого параграфа. Повторение – мать учения. И повторять ей никто не запрещал.

Медленно, тщательно, слово за словом – скрежет, грохот, бессмысленный шум. Как если бы миллион прекрасных песен зазвучали одновременно и образовали бы, сложившись, какофонию. Как если бы миллионы признаний в любви произносились, накладываясь одно на другое, и получился бы гвалт, болтовня, ни одна воля не упала бы проекцией на плоскость приложения и не породила бы смысл…

«Вдвоем они смогли отволочь Сиви по проулку прочь от гавани. Кругом валялись тела. На лимонном дереве висела девушка. Они вошли в какой-то пустой дом через черный ход и положили Сиви на кушетку. По полу к шкафу тянулся кровавый след. Доктор заглянул в шкаф и сразу закрыл его…»

Стакан с яблочным соком упал со стола и разбился, разлетевшись брызгами и осколками.

«…Они могут плести резню на улицах, но какое это, в конце концов, имеет значение? Ведь другая ткань, ткань жизни, тоже сплетается нескончаемо, и когда они сжигают один город, из руин поднимается другой. Гора становится только больше и еще вели…»

– Сашка? Сашка?!

Она оторвала глаза от книги. Все, кто был в буфете, смотрели на нее. У юной буфетчицы за стойкой были круглые, панические глаза.

– Сашка, приди в себя!

Костя стоял рядом, под подошвами его ботинок скрипело битое стекло. Кажется, только что он выпустил лацкан щегольского Сашкиного пиджака.

– Что случилось?

– Ничего, только ты орешь и стонешь в голос. А больше – ничего особенного.

– Издержки… учебного процесса. – Сашка криво улыбнулась. – Тебе никогда не приходило в голову, что мы живем внутри текста?

– Нет, – сказал он, не раздумывая. – А… Погоди, что ты сказала?!

* * *

Она спустилась в административное крыло, прижимая в груди текстовый модуль.

Секретарши не было на месте, только лежало, раскинувшись на пустом столе, вязанье. Обитая кожей дверь оставалась приоткрытой.

– Входите, Самохина.

Она вошла.

Стерх прохаживался по кабинету. Портнов курил, сидя в углу на низкой кушетке.

А перед столом, закинув ногу на ногу, сидел Фарит Коженников. Сашка споткнулась на пороге и чуть не выронила книгу.

Стерх посмотрел на нее через плечо:

– Проходите. Садитесь.

Медленно, не склоняя головы, Сашка прошла через весь кабинет. Уселась на кожаное кресло напротив Коженникова. Увидела свое отражение в его темных зеркальных очках; в подземном кабинете было очень, очень холодно.

– Как вы себя чувствуете? – кротко спросил Стерх.

Сашка выше подняла подбородок:

– Что?

– Как вы себя чувствуете после всего, что случилось вчера?

– Нормально.

Портнов кашлянул, будто поперхнувшись сигаретой. Из его ноздрей вырвались две струйки дыма.

– Очень хорошо, – Стерх кивнул. – Тогда вы кое-что должны узнать о себе, Александра Самохина. Олег Борисович, прошу вас.

Портнов затушил сигарету о дно пепельницы. Снял очки. Сунул в нагрудный карман клетчатой рубашки. Дужка очков зацепилась за пуговицу, и все присутствующие в кабинете секунд тридцать ждали, пока Портнов с ней справится.

Одолев очки, Портнов вытащил из пачки новую сигарету. Принялся разминать кончиками пальцев. Кажется, руки у него дрожали.

– Без сомнения, из всего потока вы, Самохина, самая сильная и одаренная студентка. И на этом, видимо, основании вы решили, что все позволено, закон не писан, что вы сами себе можете ставить задачи и сами их выполнять, а все, что говорят вам преподаватели, заслуживает в лучшем случае снисходительной усмешки…

– Нет, я ничего такого… – начала Сашка.

– Помолчите! – Портнов яростно разминал сигарету, на пол сыпались частички табака. – Вы развиваетесь с небывалой скоростью, но рывками, бесконтрольно и неуправляемо. В настоящий момент ваши возможности и уровень вашей ответственности пришли в такое кричащее противоречие, что мы, ваши преподаватели, должны принять решение… относительно вас. И мы его примем. Вот все, что я хотел сказать.

Под пронзительным взглядом Портнова Сашка втянула голову в плечи.

– Теперь послушайте меня, Александра, – заговорил Стерх. – Вчера вы от нечего делать изъявили сложнейший информационный комплекс… Это была – в зародыше – Любовь как вы ее понимаете. Вы ее реализовали, перевели в состояние действующей проекции, а потом сожгли.

– Нет, – пролепетала Сашка. – Я… я не знала!

– Но и этого вам показалось мало. Вы взялись пробовать мои треки один за другим и за час проделали путь развития, рассчитанный на полгода! Вы первая студентка на моей памяти, которой удалось нечто подобное. Но если бы вы освоили не пятьдесят шесть треков, а пятьдесят восемь, вас бы вывернуло наизнанку. В прямом смысле – материя бы взбунтовалась. Кишки наружу! Одежда, кожа, волосы – в комочек. Вы когда-нибудь выворачивали грязный носок?!

– Я не знала! Вы мне не объяснили!

– Вам было сказано достаточно! – рявкнул Портнов. – У вас достаточно информации, чтобы делать выводы!

– Не кричите на меня, – тихо сказала Сашка.

Портнов сузил злые глаза. Стерх на минуту остановился, взял со стола стакан воды, поболтал, разглядывая муху, безжизненно плавающую на поверхности:

– Александра, вчера вы совершили очередной скачок в развитии. Невозможный с точки зрения всего моего опыта… нашего опыта с Олегом Борисовичем. То, что вы не погибли, – счастливейшая случайность. Но теперь, когда вы уцелели, возникает другой вопрос…

Стерх остановился. Его всегда бледные щеки порозовели. Глаза с крохотными зрачками уперлись Сашке в лицо.

– Какого черта вы это сделали?! Что теперь делать с вами? Что с вами делать, вы неуправляемы! Вы обезьяна с гранатой! Невозможно, чтобы биологический человек получил доступ к изъявлению – еще до перерождения, до экзамена! А вы человек и ведете себя как человек! Как девчонка! Как глупая, инфантильная, безответственная…

Он с видимым усилием оборвал сам себя. Заложил руки за спину и снова заходил взад-вперед по кабинету. В тишине слышались только его шаги, да где-то далеко-далеко, в здании института, прозвенел звонок.

– Почему это я неуправляема? – заговорила Сашка, изо всех сил пытаясь удержать дрожь в голосе. – Объясните, я пойму… Вот вы меня оскорбляете, но даже не пытаетесь объяснить! Вы с нами обращаетесь как с животными, как с недееспособными идиотами…

– Потому что вы такие и есть, – вставил Портнов.

Коженников молчал и глядел на Сашку, кажется, с интересом.

– Хорошо, – начал Стерх тихим голосом, ничего хорошего не предвещающим. – Теперь – по поводу объяснений. Я говорил вам, Александра, что бесконтрольные опыты запрещены и опасны?

– Но…

– Говорил или нет?

– Говорили!

– Вы, казалось, поняли и дали мне слово не выполнять заданий сверх программы. Было такое или нет?

– Николай Валерьевич…

– Вы мне дали такое слово? Или нет?!

– Да! Но я ведь не понимала…

– Теперь поймете, –