Уже само стремление исследователей разжевывать читателям логику Елизаветы и ее министров говорит о том, что вопрос неясен. Корни русско-турецких, русско-шведских или русско-польских столкновений обычно видны невооруженным глазом. У каждого конфликта – свои конкретные причины и сиюминутные поводы, но общая тенденция вытекает из многовекового развития страны и не нуждается в подробном обосновании.

С Семилетней войной дело обстоит иначе. Мощное древо русских побед как бы висит в воздухе. А рассуждения об объективных обстоятельствах, вынудивших Россию сражаться против непредсказуемого агрессора, который сегодня напал на Марию-Терезию, а завтра, глядишь, дотянется и до русских рубежей, не выглядят убедительными. В дипломатических документах того времени много сказано о личной ненависти дочери Петра к Фридриху II. Годами прусский король оттачивал свое остроумие на «толстой, распутной и ленивой» русской соседке, впрочем, как и на иных недругах. Но для объявления войны этого было недостаточно.

Справедливо замечание, что Семилетняя война стала школой для будущих прославленных русских полководцев. Многие «екатерининские орлы» начинали на полях Восточной Пруссии. Однако вряд ли, вступив в столкновение с Фридрихом II, Елизавета Петровна имела целью предоставить молодым офицерам возможность поупражняться в реальной боевой обстановке.

Современники и потомки заслуженно видели во Фридрихе II крайне неуживчивого, склонного к нападениям монарха. «Мироломного короля». Расширить свои владения небольшая, но поднимавшаяся как на дрожжах Пруссия могла главным образом за счет Священной Римской империи, Польши и Саксонии – союзников России. Пресловутая «система Петра Великого», которую отстаивал Бестужев, зиждилась на традиционности для Петербурга альянсов с Веной и Дрезденом. Австрия была краеугольным камнем этого блока: с Россией ее объединяли общие интересы в отношении Турции и Польши. Всякое ослабление Вены рикошетом ударило бы по Петербургу. А именно австрийскую соседку собирался терзать Фридрих II.

Трудно не согласиться с С.М. Соловьевым, считавшим, что «основания тогдашней политики» состояли в сохранении равновесия сил между главными державами-игроками564. Война за испанское наследство положила предел экспансии Людо-ви-ка XIV, Семилетняя – Фридриха II. Точно так же, как позднее, в начале XIX в., Европа объединилась против Наполеона I[17]. Насколько выгоднее для России оказалось бы невмешательство в общеевропейский конфликт – вопрос спорный. Есть вызовы времени, от которых нельзя уклониться. И Елизавета Петровна, и ее правнучатый племянник Александр I сделали выбор в пользу участия в большой европейской войне. Оба субъективно видели себя арбитрами Европы.

Как Фридрих II, так и Наполеон Бонапарт считали Россию решающей силой, способной сыграть роковую для них роль. В доверительной беседе с английским посланником сэром Эндрю Митчеллом прусский король обмолвился: «Дело идет о самом существовании Бранденбургского дома. Разве могу я быть спокоен? У меня на руках и так уже Франция и Австрия, а что будет, когда придется обороняться еще и от России? Если бы императрица Елизавета соизволила умереть или хотя бы сидеть тихо, мне были бы ничуть не страшны все другие мои враги»565.

Любопытно, как слова Фридриха II совпадают с оборотами из писем Уильямса и Екатерины. Без сомнения, информация из Петербурга передавалась британской стороной союзнику настолько полно, что он даже заговорил в тон нашим корреспондентам. Но надежды на скорый уход русской императрицы со сцены не сбылись. Напротив, Елизавета начала поправляться. 22 октября 1756 г., после изрядных страданий, в ее болезни наступил перелом. Точно Бог дал дочери Петра еще несколько лет жизни, чтобы она могла победить своего врага.

Говоря о стремлении обуздать агрессора, не стоит, однако, забывать тех выгод, которые Россия желала получить после победы. В соглашении с Марией-Терезией Елизавета прямо требовала для себя Курляндию, входившую тогда в состав Польши. Взамен Варшава могла рассчитывать на Восточную Пруссию566. Позднее, когда Россия заняла практически всю Пруссию и овладела Берлином, аппетиты петербургского кабинета возросли. Иван Шувалов обсуждал с иностранными дипломатами возможность присоединить к империи и Восточную Пруссию567. Понятное дело, союзники были возмущены и отказывали России, но их мнение уже не много значило для государыни, чья армия хозяйничала на землях Бранденбургского дома.

Годами Бестужев убеждал Елизавету Петровну в том, что Пруссия – главный и едва ли не единственный враг России. «Излишне было бы толковать, – писал он еще в 1753 г., – сколь вредительно интересам ее императорского величества усиление короля прусского», который «своим соседям тягостен и опасен сделался»568. Даже противники канцлера – Воронцов и Шуваловы – были с этим абсолютно согласны. Еще до начала войны, 30 марта 1756 г., в постановление Конференции при высочайшем дворе, по настоянию Алексея Петровича, записали цели грядущего столкновения:

«Ослабя короля прусского, сделать его для здешней стороны нестрашным и незаботным; венский двор, усиля возвращением ему Шлезии (Силезии. – О.Е.), сделать союз против турок более важным и действительным; одолжа Польшу доставлением ей королевской Пруссии, во взаимство получить не токмо Курляндию, но и такое с польской стороны границ округление, которым бы не только нынешние непрестанные об них хлопоты и беспокойства пресеклись, но, может быть, и способ достался бы коммерцию Балтийского моря с Черным соединить и через то почти всю левантскую коммерцию в здешних руках иметь»569.

Большинство членов Конференции не приняли слова канцлера всерьез. Слишком грандиозными казались цели. Однако именно решение этих задач станет главным во внешней политике Екатерины II. Школа Бестужева не прошла для нее даром.

На наш взгляд, исключительно важным является уточнение Е.В. Анисимова о том, что в Семилетней войне правительство Елизаветы Петровны преследовало не просто национальные, а именно имперские цели570. Присоединении Курляндии, или Восточной Пруссии – территорий в религиозном и национальном смысле чужих России, – никак не затрагивало жизни русского народа. Разве только налогоплательщикам приходилось раскошеливаться на очередную военную акцию, а рекрутам рисковать жизнью. Более того, усиление старого врага – Польши – за счет кусков Пруссии находилось в кричащем противоречии с выгодами России. Ради чего предлагалось ими пожертвовать? Империя нуждалась в расширении земель вокруг Балтийского моря, в продвижении в глубь Европы, в уничтожении потенциального соперника – Фридриха II. После Семилетней войны Пруссия так ослабла, что не могла уже помешать России при реализации планов в отношении Турции, Польши и Швеции.