здесь: он инстинктивно потянулся за Писанием сразу после опустошительного набега индейцев, но не собирался доставлять удовольствия пытавшемуся запугать его чиновнику, откровенничая о крещении своих детей.

Он все время запинался и давал противоречивые ответы – но эту роскошь могли себе безнаказанно позволить только обвинители. Что касается «ухищрений, нестыковок и фальсификаций [70], – ворчал Мэзер, – не было еще заключенного, настолько подобными вещами прославившегося» [71]. Лоусона его салемский предшественник не убедил ни по одному пункту. Несмотря на припадки юных особ и обилие свидетелей, слушание двигалось быстро: Берроуз стоял перед присяжными самое большее несколько часов. Когда оправдания у него закончились, он достал из кармана свой последний, решающий аргумент и протянул клочок бумаги большому жюри. Сорокадвухлетний пастор не оспаривал достоверность призрачных свидетельств. В нескольких строчках предлагалось нечто еще более провокационное: Берроуз утверждал, что «нет и никогда не было ведьм, которые, заключив сделку с дьяволом, могли бы послать дьявола мучить других людей на расстоянии». Этот предупредительный выстрел был самым спорным из всего, что он вообще мог предложить. Если дьявольских сделок не существовало, если дьявол не нанимал субподрядчиков, значит, суд, назначенный для заслушания и решения, отправил на виселицу шестерых невиновных.

Тут разгорелась перепалка – не только из-за содержания высказывания, но и из-за его авторства. Стаутон, выпустившийся из Гарварда в год, когда родился Берроуз, сразу же узнал источник: это были строки из книги Томаса Эйди. Ведущий английский скептик утверждал, что колдовство и Библия – разные вещи. Он склонялся к мысли, что колдовство – лишь аллегория. Эйди яростно нападал на «беспочвенные фантастические доктрины», волшебные сказки и бабкины выдумки, результаты ночных видений, чрезмерных возлияний и ударов головой. Ведьмы существуют, но являются большой редкостью; Эйди полагал, что они – просто удобная уловка для плохих врачей. И не советовал тем, у кого случилось несчастье, пытаться вспомнить, кто последним приходил в их дом[110]. Берроуз отрицал, что позаимствовал высказывание, потом скорректировал ответ: он словно нарочно выбирал самый неподходящий момент, чтобы говорить откровенно. Один гость передал ему текст рукописи. Он его переписал. На тот момент пастор уже несколько раз согласился, что Новая Англия наводнена ведьмами; слишком поздно было для такого опасного гамбита – о котором мы, к слову, знаем лишь часть истории, к тому же в редакции Мэзера. Присяжные быстро вынесли вердикт. Он вполне удовлетворил главного судью.

Джон Хейл, покидая в тот день зал суда, почувствовал укол сомнения: речь шла о его бывшем коллеге, на чьем рукоположении он присутствовал и с кем близко работал несколько лет. Хейл отозвал в сторонку одну признавшуюся ведьму. Она клялась, что присутствовала на собрании, где Берроуз призывал своих сообщников к свержению церкви и становлению власти дьявола. «Ты посылаешь этого человека на смерть, – спокойно напомнил ей пастор. Ситуация в самом деле была нешуточная. – Если ты обвинила его в чем-то, чего не было, скажи это, пока не стало слишком поздно – пока он жив» [72]. У женщины не имелось никаких сомнений. У Хейла они явно были, но он не стал ничего доверять бумаге [73]. Коттон Мэзер сам остановился лишь вскользь на планах диверсии против церкви, которые Хейл считал истинной причиной осуждения своего коллеги. Они казались недостаточным доказательством факта колдовства. То же касалось и духов, и отличных снайперских навыков подсудимого. Мэзер подразумевал, что ни то ни другое не должно играть роли в этом деле, и так отчаянно старался, чтобы призрачное свидетельство не выползло наружу, что в итоге фактически заключил: Берроуз признан колдуном, потому что у него такой характер [74]. Инкриз Мэзер, со своей стороны, считал нечеловеческую силу Берроуза уликой: бывший пастор выделывал слишком много трюков, не подвластных ни одному человеку без помощи дьявола. У старшего Мэзера дело не вызывало ни малейших сомнений. «Будь я одним из его судей, – размышлял он, – не смог бы его помиловать» [75].

Осужденный колдун не спорил. После объявления вердикта он в какой-то момент разговаривал с Хейлом. Возможно, Берроуз не уважал собственных жен, но уважал власти и не собирался пререкаться с судьями или присяжными. Улики против него оказались чрезвычайно серьезными. Единственная проблема, утверждал Берроуз, в том, что все они были ложными. Мы не знаем, как он смирился со своим положением. В прошлом в не менее тяжких обстоятельствах он списывал все на божественное недовольство. «Строй самых прекрасных обещаний Бога и благодатных предзнаменований могут нарушить грехи его народа», – записал он семью месяцами ранее, после зверств в Йорке [76]. Вместе с обоими Проктерами, Джоном Уиллардом, Джорджем Джейкобсом и Мартой Кэрриер судья Стаутон приговорил пастора к повешению.

9. У нас исключительный случай

ВЕДЬМА, сущ. (1) Уродливая и злобная старуха, находящаяся в сговоре с дьяволом. (2) Красивая и привлекательная молодая женщина, которая и без дьявола прекрасно обходится[111] [1].

Амброз Бирс

Приговор организатору демонического заговора – «вождю всех обвиненных в колдовстве, или главарю их всех», как назвал его перепуганный кожевник из деревни Салем, – казалось бы, мог положить конец охоте на ведьм [2]. Ничего подобного не произошло. Признания, как лесные пожары, заволокли август и лишь ярче разгорелись в первые недели сентября. В утро, когда судили Берроуза, Инкриз Мэзер пообщался с несколькими салемскими заключенными ведьмами. Самый знаменитый пастор Массачусетса объявил, что удовлетворен их сообщениями об «адских повинностях и мерзостях» [3]. Через несколько дней десятилетний сын Марты Кэрриер признал, что он уже неделю как колдун. Его мать устроила демоническое крещение – окунала его, обнаженного, в речку, протекавшую между участками Кэрриеров и Фостеров. Он летал на сборище с тремя мужчинами и шестью женщинами, которые путешествовали на двух палках. Он не упомянул о своей младшей сестре, но к 10 августа андоверский мировой судья, допрашивавший его, уже поговорил и с ней. Эта беседа оставила у него чувство неловкости, которое вскоре перерастет в отвращение. В итоге судья передал свои записи Хэторну и Корвину вместе с заявлением о самоотводе и извинениями за «неосмотрительное принятие на себя обязанностей, к которым я совершенно не пригоден» [4]. Он надеется, что его отчет все же окажется полезным.

Эти записи действительно принесли пользу. Маленькую Сару Кэрриер привезли в Салем на следующий день. Она весело болтала с констеблями по дороге и перед слушанием с Хэторном, который уже и так знал ее историю. Она ведьма с шести лет. «А сейчас тебе сколько?» – спросил Хэторн для протокола [5]. «Почти восемь, брат Ричард так говорит, – ответила девочка радостно. – Восемь мне будет