– Но мы же хотели сделать все сообща! Как последний штрих!

– Теперь уже нет.

– За спиной у меня… орудуете? Так, да? Мы же доверяем друг другу. Всегда все друг другу говорим? А вы обстряпываете все втихаря, молчком, тихой сапой. И потом ставите меня перед фактом! Когда я не могу… когда у меня вообще нет ни шанса.

Винсент смотрел в пол.

– Ты бы… нам помешал. Переубедил нас.

– Помешал?

– Да.

– Помешал? Что ж, раз так., давайте, вперед. Втихаря, у меня за спиной! Чего стоите? Небось много чего надо собрать, верно? А мне еще миллион отмывать.

Новые пачки денег. Пятидесяти- и двадцатикроновые купюры. Он не слышал, как братья ушли.

В левой руке у Аннели был телефон, в правой – сигарета. Так приятно стоять на улице и разговаривать, лицо согрето солнцем, а если прислониться к стене, то и ветер не достанет. Только вот потом гулкая, гложущая пустота. Каждый раз, когда он вешал трубку.

Ей ужасно его не хватало.

Она глубоко затянулась и задержала дым, заполняя пустоту, тогда хотя бы отчасти возвращалось спокойствие, она понимала, все будет хорошо, надо лишь подождать. Как в самый первый день. Хрупкая кислородная трубка на больничной стене рассыпалась, когда акушерка потянула за нее, после чего этой чужой женщине пришлось мчаться по больничному коридору с ее сыном на руках – он не дышал, в легких еще была вода, – и несколько кошмарных минут Аннели думала, что мальчик умер. Она и тогда курила, на больничном балконе, у гигантской пепельницы, забитой сотнями окурков.

Поэтому акушерка разыскала ее на балконе. Себастиан впервые закричал, сделал первый вдох, вода вышла из легких. Вечером он лежал рядом с ней в пластиковом кувезе с кислородом, а она смотрела на него, уверенная, что и он смотрит на нее.

Себастиан был для нее всем. А она оставила его. Теперь они трижды в неделю разговаривали по телефону и раз в две недели встречались по выходным.

Она познакомилась с парнем намного моложе, двадцатиоднолетним, в котором нашла все, чем не обладал Себастианов отец, – кипучую энергию, страсти, силу, нашла человека, который делал явью мечты других людей.

Она влюбилась. И влюблена до сих пор. И все наладится, как раньше, через год они с Себастианом снова будут вместе. Когда это закончится. Они станут семьей, настоящей семьей. Ей лишь надо вытерпеть ожидание.

– Привет.

Аннели слепило весеннее солнце. Женщина из соседнего дома стояла у сетчатого забора, глядя на нее. Чуть поодаль в траве играл ребенок. До сих пор они никогда не разговаривали, но она часто видела соседку в окно: та сгребала листья или бросала малышу большой желтый мяч.

Как Аннели и Себастиан. Раньше.

– Привет.

Она затоптала сигарету, потом подошла к соседке, которая подхватила ребенка на руки. Аннели могла бы погладить его по щечке, ее рука вполне бы прошла сквозь ячейку забора.

– Меня зовут Стина.

– Аннели.

– Я уже довольно давно вижу вас здесь, за забором, и подумала… ну, раз вы наши ближайшие соседи, так, может быть, придете к нам поужинать?

Иногда нужна самая малость, чтобы все вдруг переменилось. И сейчас именно так и случилось. Асфальт и сетчатый забор с колючей проволокой поверху уже не омрачал обзор. Женщина, стоявшая перед нею, жила обычной жизнью и хотела поделиться с Аннели. Может, они подружатся, станут говорить друг с дружкой о том, о чем говорят подруги. Дым в легких и тот не понадобился – спокойствие все равно пришло. И тогда, уже через секунду-другую, она ощутила танцующую легкость. Никто ведь не запирал ее здесь. Нет, конечно. Она сама решила торчать в этом уродливом домишке, решила находиться здесь, рядом с ним, и была готова ждать их обычной жизни. А между тем вот оно! Она и мысли не допускала, что такое возможно! Привет, чем занимается ваш муж, о, он учитель, а мой грабит банки. И все-таки возможно. Никто же не знал. Лео работал в строительстве. А она… Ну, скажем, художница. Или безработная. Или на бюллетене из-за больной спины. Они поужинают. А потом будут время от времени пить кофе. Может, она когда-никогда присмотрит за ее детишками. Обычная жизнь.

Аннели поспешила в дом. Распахнула входную дверь, бегом на кухню, бросилась на шею Лео, из-за чего он пролил на стол кофе, но она не обратила внимания, только крепче обняла его.

– Нас пригласили на ужин!

Он посмотрел на нее, думая о другом.

– Вон туда! Видишь женщину на лужайке, она пригласила нас на ужин. В пятницу!

– На ужин?

Да.

– Аннели… Мне совершенно неинтересны соседи с прогулочными колясками и собачонками. Я здесь по другим причинам и… ты хоть знаешь, как их зовут?

– Ее зовут Стина, а сына – Лукас, а мужа…

– Меня не интересуют их имена.

Он понимал, что обижает ее. Но хотел закончить дела, а не начинать.

– Они нас пригласили. Ты постоянно торчишь в гараже! Мне нужно встречаться с людьми!

– Аннели! Посмотри на меня. Стина поймет. Когда я все закончу, когда сделаю все необходимое, вот тогда мы начнем думать, идти ли на ужин к людям, которые меня совершенно не интересуют.

Аннели опустила руки.

Посмотрела на мужчину, сидящего в кухне к ней спиной, ей очень хотелось, чтобы сейчас он сидел с нею в машине по дороге в Фарсту и чтобы никаких ограблений не было, и тут она поняла, что в тот миг пересекла черту и навсегда осталась по другую сторону.

– Значит, по-твоему, мне надо сейчас пойти туда? И что сказать? Что мы не можем прийти в следующую пятницу, поскольку моему мужу необходимо решить небольшую проблему, ведь его братья больше не желают грабить с ним банки? Твои братья… твои чертовы братья, вечно все из-за них!

Она пересекла черту, решив, что лучше участвовать, быть рядом и знать. Но страх не ослабел, нет, только усилился – каждый раз, когда они шли на риск и добивались успеха, она знала, что они снова пойдут на риск.

– Ты не понимаешь? У меня больше нет друзей. Я ни с кем не общаюсь.

– И что, виноват я?

– Я никого не могу сюда пригласить. Не могу… черт, даже моего родного сына.

Он не понимал страха, не носил его в себе, как все остальные. Лео никогда не боялся. Или никогда не позволял себе бояться. Как в тот единственный раз, когда она потеряла Себастиана из виду посреди площади Сергельсторг, самой большой в Стокгольме. Только что сынишка был рядом – и вдруг пропал. Исчез буквально в мгновение ока. Вот так быстро теряешь контроль над временем и пространством. Она дрожала, металась вокруг, кричала, представляя себе, как Себастиан, один-одинешенек, выходит на проезжую часть или какой-то незнакомец держит его за руку и уводит прочь – картина, означавшая, что она никогда больше не увидит сына.