После того как Зейнаб позаботилась о нем, она заняласьсобою. Затем вылила воду и выкинула использованные салфетки, тщательносполоснула кувшин и тут же поставила на жаровню новую порцию воды дляподогрева. Вернувшись к постели, она достала из золотой корзиночки чашечку ифлакон с укрепляющим средством. Она налила немного в чашечку и заставила Хасдаявыпить все залпом.

— Обычно у тебя в этом нужды не будет, — объяснила она, —но, поскольку сегодня у тебя это впервые, я хочу взбодрить тебя…

— Ты была потрясающа! — сказал он с восхищением, осушивчашечку. — В самых тайных моих сновидениях я не видел женщины, которая моглабы.., была бы.., ты была поразительна, Зейнаб!

— Каждый мужчина говорит такие слова своей первой женщине —и каждая женщина своему первому мужчине… — Она рассмеялась. — Так, значит, тебебыло приятно?

— А ты в этом сомневаешься? Я буду до конца дней своихблагодарен тебе, мой прекрасный друг! — честно отвечал он.

— Может быть, теперь ты согласишься доставить радость семьеи женишься? — поддразнила она его.

— Да нет у меня на это времени! — запротестовал он. — Вотэто — все, что я могу сделать для калифа и для своей прекрасной Рабыни СтрастиЗейнаб! — Он притянул ее к себе. — Поучи меня еще немного, Зейнаб. Я знаю, чтоэто было лишь начало…

— Жизнь моя принадлежит тебе, мой господин, и я всегдаготова тебе служить, — шутливо произнесла она.

— А отшлепать Рабыню Страсти дозволяется? — спросил онвесьма серьезно, но в глубине его темных глаз плясали озорные искорки.

— Ну, если боль может принести наслаждение… — отвечала онаи, быстро склонившись, куснула мочку его уха. Затем лизнула и поцеловалараковину, потом подула…

Он же опрокинул ее на ложе, накрыл ее своим телом и нежноукусил за сосок. Затем лизнул и поцеловал нежную плоть, спрашивая:

— Нравится тебе это, Зейнаб?

— О-о-о-о, мой господин схватывает все на лету!

***

Хасдай-ибн-Шапрут, казалось, брал реванш за все годыдобровольного своего безбрачия. За короткое время под руководством Зейнаб онпревратился в неутомимого и умелого любовника. Он жаждал узнать все, что ейведомо. Он хотел изведать всего — хотя тотчас же отмел для себя содомию. Этаформа страсти внушала ему отвращение, хотя он знал, что многим мужчинамподобные забавы по вкусу, притом не только с женщинами, а порой — дляразнообразия — и с мальчиками.

Ему нравилось, когда она становилась перед ним на колени,касаясь его живота дивными своими волосами и лаская его ртом… Потом онастановилась на четвереньки, а он входил в ее любовный канал сзади… Емунравилось, когда она сидела лицом к нему, вобрав глубоко в себя его член, а онстрастно целовал ее в губы… Иногда она садилась спиною к нему на его член, абольшие его ладони играли ее грудью. Так разнообразны были ухищрения страсти,и, если бы не Зейнаб, он, возможно, умер бы, так и не узнав об этом… Егозатянувшаяся девственность теперь была его тайной — постыдной тайной…

— Ты станешь прекрасным мужем какой-нибудь милой еврейскойдевушке, — сказала она однажды, сидя с ним за шахматной доской. Она тщательнообдумала ход, а потом передвинула фигуру.

— Я не хочу брать в дом жену, — задумчиво сказал он, изучаяположение фигур на доске.

— Но почему? — требовательно спросила она.

— А потому, — он сделал ход конем, — что времени для жены уменя просто не будет, а уж о детях и говорить нечего… Ты, моя дорогая, для меня— замечательное утешение в моих трудах. Ты открыла мне глаза на мир плотских,наслаждений, ты верно служишь мне,. Зейнаб. Но, если я прихожу поздно иливообще не прихожу домой, ты не жалуешься и ни в чем меня не упрекаешь. Тыпрекрасно понимаешь мой долг перед калифом, перед всей Аль-Андалус, передеврейской общиной… Ты знаешь, что все это для меня превыше всего. Ты не пытаешьсязаставить меня позабыть про Новый Год, про Хануку, про Пасху… Ты не обременишьменя ни сыновьями, которых я обязан был бы достойно воспитать, ни дочерьми,которых я должен был бы выдать достойно замуж, дабы не осрамиться передсоплеменниками… Вот почему я не женюсь, Зейнаб. В еврейской общине достаточномолодых здоровых мужчин, которые возьмут жен, а те нарожают им кучу детишек. Яже уникален в своем роде и весьма ценен не только для братьев по крови, но ндля всей страны… У меня есть двое младших братьев — род мой не прервется. Увы,родители мои меня не понимают — но, по крайней мере, они усмирили свою гордостьи, скрепя сердце, приняли все как есть…

— Я родила калифу дочь, — тихо сказала Зейнаб. — Могу родитьребенка и для тебя, Хасдай.

— Знаю, — отвечал он, — но в твоих руках надежное средство,чтобы этого не случилось, и, я надеюсь, ты не станешь пренебрегать им, дорогаямоя. Ведь даже если бы ты родила мне ребенка, он, по еврейским законам, непринадлежал бы мне. Закон гласит, что род ведется по материнской линии. Этодитя не могло бы носить мою фамилию, не могло бы наследовать мое состояние…Когда калиф отдавал мне тебя, он подразумевал, что мы станем близки с тобою,моя радость, но не думаю, чтобы он предполагал, что у тебя будет от меня ребенок.До тех пор пока у тебя есть единственное дитя, и дитя это от него, он незабудет ни тебя, ни Мораиму. Только стань матерью детей от другого мужчины — ион тотчас же потеряет к тебе всяческий интерес. Он может даже позабыть вашудочь… Пока Мораима — единственное твое дитя, Абд-аль-Рахман у тебя в руках.

— Шах и мат! — сказала Зейнаб, делая неожиданный ход своимкоролем и обезоруживающе улыбаясь Хасдаю. — Можешь не беспокоиться — у меня небудет от тебя ребенка, Хасдай. Я не желаю больше иметь детей. Я хотела Мораимулишь для Абд-аль-Рахмана и прекрасно понимаю, что это дитя поможет мне сберечьего любовь. Я просто не ожидала бешенства Захры — оно поставило меня в тупик.

— Ты любишь меня? — спросил он вслух: его внезапно обуялолюбопытство.

Она была всегда так скрытна и осмотрительна в проявленияхчувств, что он захотел знать наверняка.

— А ты? Ты меня любишь? — парировала она. Он расхохотался:

— Очередной шах, Зейнаб!

— Ты друг мне, Хасдай, и я этому рада, — сказала она. — Тыеще и мой любовник — и этому я также очень рада. Но, по крайней мере, сейчас… —нет, я не люблю тебя, Хасдай.

— Я никогда не любил… — сказал он. — Расскажи, как этобывает?

— Поймешь, когда любовь застигнет тебя врасплох, — отвечалаЗейнаб. — Да я и не могу этого объяснить. Думаю, ни один человек на свете несмог бы…

Жизнь их шла своим чередом, установился некий порядок,устраивающий обоих. Она всегда была к его услугам, а он, похоже, все своесвободное время проводил с нею. Даже отец его жаловался, что теперь и вовсе сынноса в дом не кажет… Хасдай же не рассказал Исааку-ибн-Шапруту о подарке калифа— Рабыне Страсти. Старик не смог бы этого понять… Он заявил бы, что стоит лишьХасдаю сочетаться законным браком с нежной красавицей, и нужды в этой наложницеу него не будет. Вот Хасдай и рассыпался в извинениях, и выкраивал-такивремечко для того, чтобы навестить родителей, и возил им дорогие подарки… Потомже неизменно возвращался к Зейнаб.