— Не следует нам с тобою обсуждать это здесь, публично, —отвечала она. — Господин визирь, где мы могли бы переговорить с глазу на глаз?

Голос ее был бесстрастен и холоден. Каким-то чудом ейудалось-таки вновь овладеть собою.

Аллаэддин быстро провел их в ярко освещенную комнату с видомна внутренний двор. У Зейнаб голова шла кругом. Карим — князь Малики! Как моглотакое случиться? Она жаждала ответа на свой вопрос столь же страстно, как иХасдай-ибн-Шапрут ответа на свой.

— Как случилось так, что ты знаешь князя, Зейнаб, — если тыи вправду его знаешь? — Хасдай искренне недоумевал.

— Я и не предполагала, что тот, кого я прежде знала, —князь… — начала она. — Карим-аль-Малика, которого я знала прежде какКарима-ибн-Хахиба-аль-Малику, — это тот самый Учитель Страсти, что вышколилменя когда-то… Но как случилось так, что он стал князем?

— Возможно, — вмешался Аллаэддин, — я сумею разъяснить вамположение дел — разумеется, с вашего обоюдного разрешения. — Когда Хасдайкивнул, визирь начал свой рассказ:

— Карим-аль-Малика — младший сын покойного князяХабиба-ибн-Малика. Карим был мореплавателем и торговцем, а также и УчителемСтрасти. В его руки и отдал торговец Донал Рай Зейнаб для обучения. Она и непредполагала, что он княжеский сын…

— Да как я могла это предположить? — вмешалась Зейнаб. —Оглядись, Хасдай. Ну сам посуди, похоже это на княжеский дворец? Дом этот небольше моего! Я ни разу не встречалась ни с отцом Карима, покойным князем, ни сего братьями. Правда, я знакома была с его матерью, госпожою Алимой, и ссестрой его Инигой — она даже стала моей подругой. Но ни единой секунды я неподозревала, что они столь высокородны! А сюда я попала лишь однажды, когдаудостоилась чести принять участие в торжествах по поводу свадьбы Иниги. Ниединого раза ни она, ни господин Карим не обмолвились, что их отец — князь этойземли, господин мой Хасдай! Никогда!

Растерянный Хасдай хранил молчанье, мучительно пытаясьподобрать нужные слова…

— Но как, как вы очутились здесь? — воскликнул визирь, вновьпопирая дворцовый этикет — слишком велико было его любопытство:

— Разве ты не собственность калифа, госпожа Зейнаб?

— Я Рабыня Страсти господина моего Хасдая, — тихо отвечалаона. — Калиф отдал меня ему, господин Аллаэддин.

Тот явно хотел спросить почему. Он-то был уверен, что Зейнабпленила калифа… Его черные глаза устремились на Ому, молчаливо сидящую подлегоспожи. Девушка встретилась с ним взглядом — и залилась краской, успев,правда, улыбнуться ему чарующей улыбкой. Вот кто ответит ему на все мучающиеего вопросы! Но сейчас в центре внимания, разумеется. Карим…

— Могу я проводить госпожу и ее прислужницу в гарем, мойгосподин? — спросил он Хасдая.

Хасдай-ибп-Шапрут кивнул:

— Да. И я хочу тотчас же видеть князя Карима, господинвизирь!

— Мустафа, проводи женщин на их половину, — приказал евнухувизирь. Зейнаб и Ома поднялись.

Зейнаб не терпелось порасспросить Аллаэддина подробно обовсем. Что на самом деле приключилось с Каримом? Он был ранен? Где его жена? Адети? Да есть ли они у него? Неужели вся семья Хабиба-ибн-Малика погибла?Инига… О Небо, нет! Инига!

…Она покорно следовала за Мустафой, терзаясь и мучаясь.Может быть, он в состоянии прояснить для нее хоть что-то? Ведь Мустафа всегдабыл в курсе всего…

Двери, ведущие на женскую половину, ныне пустую изаброшенную, не успели захлопнуться, а Ома уже тормошила евнуха:

— Мустафа, скажи всю правду! Господин Аллаэддин женат? ,0нуже взял в свой дом жену?

— Разве ты глуха, девушка, и не слышала его разговора сХасдаем-ибн-Шапрутом? Нет у него и не было никакой жены. От себя же прибавлю —и наложницы… — Мустафа хмыкнул. — Если бы ты приняла его предложение тогда,сегодня ты уже по крайней мере трижды была бы матерью!

— Ну, для этого еще есть у нас время! — задорно сказала Ома.

— Так что же произошло, Мустафа? — тихо спросила Зейнаб.

— Да это все жена господина, Хатиба… — начал Мустафа ирассказал ей все, что началось в день свадьбы и длилось затем в течение болеечем двух месяцев. — С самого начала с нею были одни хлопоты, а потом госпожаХатиба все никак не беременела… Были огорчены они оба: и мой господин, и онасама… Князь Хабиб начал было поговаривать о том, что Кариму вновь следуетжениться — на девушке, которая народит ему детей. Но Карим отказывался наотрез.И вот, наконец, по всем признакам стало ясно, что госпожа Хатиба вскоре должнастать матерью. Об этом тотчас же было сообщено ее родным, но ответа непоследовало. Князь Хабиб предложил моему господину съездить в Себту — это южнееДжабал-Тарака. По злой иронии судьбы, он послал его туда выбрать наневольничьем рынке пятьдесят северян, подобных калифским сакалибам, — этолучшие рабы, госпожа. Эти люди должны были быть вышколены и превращены в самыхпреданных и верных стражей княжеского дворца. Князь Хабиб всегда считал, чтокалиф поступил мудро, доверив безопасность своей семьи рабам, преданным лишьему одному, не вовлеченным в политику Аль-Андалус. К тому же госпожа Хатибахворала и была крайне раздражительна, так что разлука была бы благоприятна дляобоих.

— А он.., любил ее? — тихо спросила Зейнаб. Мустафаотрицательно покачал головой.

— Оба они смирились со своей участью, — сухо ответил он ипродолжил свой рассказ:

— Али Хассан, тот, кто был любовником Хатибы еще до свадьбы,ворвался в Алькасабу Малику со своими людьми. Они не вошли в город открыто, нопрокрались, как шакалы, под покровом ночи. Они перекрыли один конец улицы,оставив другой для отступления. Разбойники пришли пешим ходом. Затем ворвалисьв ворота дома, удавив стражников. Они хорошо выбрали время — вся семья была всборе, за исключением моего господина Карима. Все праздновали день рождениягосподина Айюба. Были зверски умерщвлены все: он, двое его жен, их дети, атакже господин Джафар, его жены и дети, старый князь, госпожа Музна и супруггоспожи Иниги Ахмед. Госпожа Алима погибла последней, но успела втолкнуть меняи маленького своего внука, сына Иниги Малика, в кабинет. Я спрятал мальчика пододеждой и зажал ему рот ладонью, а сам глядел в замочную скважину на ихбесчинств «… Потом Али Хассан направился прямиком в покои, где, тесноприжавшись друг к другу, стояли Инига и Хатиба, дрожа от ужаса.» Шлюха! —вскричал он, обращаясь к Хатибс. — Ты ведь клялась, что не станешь носитьребенка от другого!«Глаза его были совершенно безумны — по крайней мере, такмне показалось. Он попытался оторвать се от госпожи Иниги, но безуспешно. Тогдаон протянул свою грязную руку и потрогал золотые косы Иниги, на губах егопоявилась злая усмешка. Я все, все видел из моего укрытия!» Ты предала меня,Хатиба!«— вскричал он. Она же отвечала с достоинством:» Видно, ты недостаточносильно любил, чтобы бороться за меня, когда на твоих глазах отец мой отдавалменя другому! Мой долг — носить и рожать супругу детей, Али Хассан!«Ох, госпожамоя Зейнаб, эти слова привели Али Хассапа в сущее бешенство! Он оторвал,наконец, Хатибу от госпожи Иниги, намотал ее волосы на руку и одним взмахомкинжала перерезал ей горло. Хлынула кровь, обагрив одежды Иниги и платье самогоАли Хассана. Бедная госпожа Инига окаменела от ужаса, ведь на ее глазах убитыбыли муж, мать, вся семья… Она стояла беспомощная, не в силах даже закричать —а этот дьявол сорвал с нее одежду и вынес ее вон, а дружки его прихватилиуцелевших молодых рабынь. Все это время, показавшееся мне вечностью, я прождалв кабинете, прижимая к груди малютку, сына госпожи Иниги. Я слышал, как этаразнузданная орда разгуливала по всему дому, хватая все, что попадалось им напути, — но вот все стихло. Наконец, я выбрался из своего укрытия. Измученныймалыш уснул, хвала Аллаху, — и потому не видел разгрома, учиненного негодяями вдоме. Али Хассан и его люди уже к тому времени покинули дом. Они ускакали нажеребцах из княжеских конюшен — причем брали лишь лучших животных, могудобавить… С маленьким Маликом на руках я побежал прямо к главе городскогосовета и рассказал ему все. Женщины взяли у меня дитя, а я вернулся в дом всопровождении членов совета. Вид ужасающего разгрома буквально потряс их.Тотчас был послан гонец в Себту к господину Кариму. К тому времени, как онворотился, мы уже схоронили мертвых, смыли отовсюду кровь… Но все же ржавыепятна остались на дворовых плитах… Когда Кариму поведали о разыгравшейся туттрагедии, он словно оцепенел. Никакими силами мы не могли вернуть его к жизни.