Сергей – главный механик на ЖБИ, что на въезде в Ново-Ленино. Периодически, если нет заказов, завод останавливается, и всех, за исключением администрации, отправляют в неоплачиваемый отпуск на неопределённый срок. Заказчики железобетонных изделий оплачивают изготовленную продукцию в основном не валютой, а натурой, кто чем богат: овощами, капустой, картошкой, одеждой, обувью, косметикой какой-нибудь, вообще всевозможным ширпотребом. От продовольствия рабочие не отказываются, но куда деть ширпотреб, которым торгуют нынче на всех перекрёстках?! Попробуй ухитрись толкнуть его хотя б за полцены! А живых денег дают на руки не более 20–30 процентов, остальное перечисляют на депозит, и там накапливаются у иных приличные суммы, которые скорее всего никогда не будут выплачены полностью, тем более тем, кто в отчаянии уволится в надежде найти такую фирму, где платят не шампунем и дамскими ночными сорочками, а полнокровными российскими рублями. Сергея-то выручает жена. Она бизнесменша, у неё кафе на «Парусе» и несколько продовольственных киосков. Впрочем, и у неё дела не блестящие, без его помощи обанкротится, аренда торговых площадей безумно дорогая, поэтому Сергей ежедневно на своей машине подвозит со складов продовольствие, сокращает накладные расходы. И вот попал в аварию…

По другую сторону кровати Виктора Петровича располагался сотрудник милиции в чине капитана, отрекомендовавшийся Алексеем Ивановичем, ещё одна жертва автокатастроф, пострадавший, может быть, больше всех обитателей палаты № 13, с травмами головы, рук-ног, с переломами рёбер, он весь скрывался в бинтах, словно космонавт в скафандре. За ним в дальнем левом углу бульдозерист Николай, крепенький круглоголовый коротышок-бодрячок средних лет, ходячий, на костылях. Стоял на ремонте, и какой-то там тяжёлый блок упал на ногу, раздробил ступню. Николаю принесли из дому маленький, совсем игрушечный телевизор, так что на скуку не пожалуешься, можно было прослушать программу международных новостей, послушать музыку. После 10 вечера, когда объявляли отбой, Николай убавлял звук до предела и ещё долго смотрел телепередачи.

По другому ряду справа от двери лежал геолог Вадим предпенсионного возраста, ходячий, на второй койке, напротив Виктора Петровича, преподаватель госуниверситета, доцент, историк Гелий Александрович, на третьей, рядом с одноногим инвалидом, врач-рентгенолог Георгий Евгеньевич, пенсионер, лежавший с переломом шейки бедра от элементарного падения на ровном месте.

У Виктора Петровича, как и у большинства мужчин, всю жизнь стойко держалась неприязнь к лекарствам, аптекам, клиникам и больницам, к медицине вообще. Не любил бюллетенить, гриппы переносил на ногах, на больничный стационар попадал не часто, один раз в 8—10 лет: дважды лежал с пневмонией, с аппендицитом, с сердечной аритмией, с язвой желудка. Теоретически-то он понимал, что причина негативного отношения к медицине – инстинктивное нежелание признать уязвимость человеческого организма, то есть чисто мальчишеская, «геройская» бравада: «Я всё смогу, мне всё нипочём!» И потому, очутившись на больничной койке, вроде бы в приступе покаяния за свой неразумный негативизм, умилялся обстановкой бесплатного лечебного учреждения: безукоризненной, прямо-таки стерильной чистотой всюду, в коридорах, палатах, процедурных кабинетах, ну и, конечно, белизной, подчёркивающей эту чистоту. А белизна в больнице даже, можно сказать, демонстративная, как гарантия от возможной загрязнённости, заражённости, болезнетворности. Это белизна побелённых стен и потолков, белизна крашеных дверей и рам, белизна тщательно выстиранных, отутюженных, накрахмаленных халатов на врачах, медсёстрах, нянечках, белизна постельного белья, белизна медицинских аппаратов. Всё это даёт соответствующий настрой пациентам, удостоверяет их в том, что здесь всё совершается правильно, чётко, по науке, что попавшему под опеку людей в белых халатах нечего бояться, ему не дадут пропасть зазря, спасут, вылечат, поставят на ноги.

Так было при советской власти, теперь же многое в медицине, как и во всех иных сферах, изменилось. При поступлении сюда пришлось принести своё постельное бельё, свою посуду, полотенце, предметы туалета, тапочки. Ну тапочки-то и кой-что по мелочи всегда брали на стационар, а вот лекарства, шприцы, бинты – теперь всё за свой счёт! Дежурные медсёстры, если кому-то потребовались таблетка от головной боли, бессонницы, изжоги, капелька дезинфицирующей мази от прыщика на губе, прямо говорят: «У нас ничего нет, покупайте в аптеке на первом этаже или заказывайте родственникам, пусть достанут и принесут». На лестничной площадке второго этажа над входом в коридор висит объявление: «Дорогие посетители больных! Просьба принесли электрические лампочки мощностью от 60 до 150 ватт!» Самообеспечение! Рынок, дорогие товарищи, то бишь господа! Товарищи остались в прежней жизни, в другой эпохе. Пора привыкать, приспосабливаться к иным условиям существования!..

После завтрака медсестра Вера Антоновна, улыбчивая толстушка неопределённого среднего возраста, где-то между 30 и 40 годами, принесла штатив с колбами-капельницами, производила вливания и уколы, нянечка-пенсионерка с испитым, вытянутым лицом, меланхоличная, неулыбчивая, медлительная, убирала «утки» и судна, швабрила пол. Николай развлекал соседей телепередачами. Первое, что услышали – сообщение, что знаменитый американский артист Майкл Джексон обвиняется в растлении малолетних детей, ему грозит длительное тюремное заключение.

– Как будто нет ничего более важного в мире! – возмутился Виктор Петрович. – Подумать только! Событие международного масштаба, а?!

– И это по какому, по первому каналу, Николай? – уточнил доцент.

– По первому.

– Вот таким стало наше телевидение! Позорище!

– Так о нём, паскуднике, уже несколько месяцев талдычат, – добавил Сергей Николаевич. – И всякий раз лицо почти полностью закрыто волосами, виден только нос и частично лоб и подбородок.

– У него же уже несколько пластических операций было, – объяснил врач, – вот он и маскирует рожу. Там уже не физиономия человеческая, а маска вурдалака!

– М-да-а! Столько мусора в эфире! Словно не о чем больше поговорить! – подосадовал капитан милиции.

– Вы думаете это по недомыслию или из-за непрофессионализма? – возразил Виктор Петрович. – Это специально делается, чтобы замусорить нам мозги, оболванить, лишить здравого смысла. Это часть общей антинародной политики.

Коллективно повозмущались осточертевшей рекламой, развращением молодёжи фильмами-боевиками и порнофильмами.

Раз в неделю по четвергам в предобеденное время – так называемый профессорский обход с участием завотделения Виталия Андреевича. То был грузноватый мужчина с куцей бородкой и рыжеватой щёточкой усов. Очки на носу и небольшая лысинка добавляли солидности, представительности, возвышали, так сказать, над коллегами. Ни у кого из врачей отделения подобных внешних признаков превосходства не было, а у женщин и быть не могло. Вот и сегодня в сопровождении лечащего врача, худенькой остроносенькой Елены Ивановны, медсёстры Веры Антоновны и долговязого студента-практиканта Иннокентия, процессия эскулапов белым облачком втекала в палату № 13.

Продолжая начатый в коридоре разнос, Виталий Андреевич, впрочем, не повышая голоса, буднично укорял то ли медсестру, то ли всех сразу.