Я не считал уместным и возможным заключать контракт на такую сумму, тем более вызвавший много споров и претензий, в последние дни работы уходящей администрации; вдобавок этот контракт уже спровоцировал массу политических скандалов и эмоций (лично я не припоминаю другого такого случая). Каждая из заинтересованных сторон покупала рекламные полосы в прессе, стараясь убедить министерство обороны и конгресс в своих достоинствах и преимуществах (я подозревал, что расходы на эти объявления заранее включены в графу накладных затрат по конкурсу). Конгрессмены не стеснялись выдвигать нелепые требования и взывать к чувствам: лоббисты «Боинга» проталкивали законопроект с призывом «покупать американское», хотя большинство самолетов «Эйрбас» тоже предполагалось собирать в Алабаме, руками американских рабочих, и указывали на «несправедливое преимущество» конкурента – мол, «Эйрбас» получает субсидии от европейских правительства. Концерн «Эйрбас» в свою очередь обвинял «Боинг» в недобросовестной конкуренции, обернувшейся провалом первых двух тендеров. Как-то мой сотрудник проходил в зал для слушаний сразу за сенатором от штата Вашингтон Пэтти Мюррей и заметил, что никто не потрудился убрать «шапку» «Боинг» с бумаг в ее папке с документами. Обе компании и их сторонники в конгрессе прибегали, на мой взгляд, к предосудительной тактике и не чурались подтасовывать факты, лишь бы склонить министерство обороны к решению в свою пользу. В парламентских дискуссиях было столько жара и так мало здравого смысла, что я счел – пауза будет выгодна всем, страсти хоть немного, но остынут. Именно поэтому я решил передать контракт по топливозаправщикам своему преемнику. К моему великому огорчению, это решение бумерангом ударило по мне самому.

Совсем иной была ситуация, связанная с ВВС и возникшая весной 2008 года, когда я занимался выводом войск из Ирака, конфликтовал с Объединенным комитетом начальников штабов по поводу Национальной военной стратегии и их озабоченности «грядущими войнами», в то время как положение в Афганистане продолжало ухудшаться, а ВВС по-прежнему не выказывали желания существенно наращивать свои разведывательные усилия.

Когда дело касается захоронения американских военнослужащих, погибших в бою, то нет, как мне кажется, мест более пронзительных и более священных, нежели морг на авиабазе Довер и Арлингтонское национальное кладбище. И там и там от работников ожидают совершенства в исполнении своих обязанностей, но оба мемориала в последние годы «отметились» непростительными ошибками в организации и управлении. Первой мое внимание привлекла такая ошибка в Довере. Тела погибших за рубежом американцев доставляют на авиабазу Довер в штате Делавэр, далее медики ВВС проводят вскрытия, невзирая на род войск, и готовят останки к дальнейшей транспортировке и захоронению. Это особая, печальная и важная ответственность.

Утром 9 мая мой старший военный помощник, Пит Кьярелли, получил электронное письмо от некоего армейского подполковника; по просьбе жены погибшего солдата этот подполковник встретил гроб с его телом на авиабазе Довер. Подполковник писал, что гроб «чуть ли не волоком вытащили» из самолета, а затем катафалк отвез останки солдата за пределы базы, в крематорий для домашних животных. Внутри обнаружились отдельные секции для домашних животных и для людей, но снаружи здания догадаться об этом не было ни малейшей возможности. Вскоре Кьярелли выяснил, что персонал морга в Довере нанял местную компанию, которой принадлежал крематорий домашних животных, и заключил контракт на кремацию тел семидесяти пяти военнослужащих. Никакого смешения останков людей и домашних животных, как нас уверяли, не зафиксировано.

Следовало действовать быстро, чтобы решить проблему и не допустить очередного громкого публичного скандала. Помимо самого крематория, как выяснилось, были и другие накладки: так, когда несколько тел военнослужащих доставили в крематорий, никто не позаботился выставить почетный караул и организовать достойное прощание с павшими, чего требовали приказы министерства и сама человеческая природа. По моему настоянию кремацию на данном объекте немедленно прекратили, были подписаны новые контракты с гражданскими моргами в окрестностях базы. Отныне присутствие почетного караула в военной форме при кремации стало обязательным. Также ВВС решили построить собственный крематорий на базе. Мы сообщили прессе обо всем, что произошло, вечером того же дня и перечислили шаги, предпринятые для исправления ситуации; нашу честность, смею сказать, оценили. К сожалению, этим случаем «вклад» авиабазы Довер в наши проблемы не ограничился.

Другие сложности

Зимой 2007/08 года на меня навалились проблемы в «горячих точках» по всему миру: Ирак, Иран, Афганистан, Пакистан, Северная Корея, Россия, Китай, Венесуэла, а также израильско-палестинский конфликт. Каждый день – буквально – приходилось разбираться с ошеломляющим разнообразием сложных вопросов. Например, за недолгий промежуток времени между визитом в Россию и встречами с израильским и афганским министрами обороны я был вынужден улаживать инцидент в Катаре: 15 октября 2007 года ракета «Пэтриот», которую случайно запустили с американской базы во время тренировочных занятий, упала в нескольких милях от базы, позади дворца катарского министра обороны (этот генерал проявил нетипичную доброжелательность к американцам и даже предоставил часть своего имения для отдыха наших военнослужащих). К счастью, никто не пострадал. Как, черт возьми, можно случайно запустить ракету? Я довольно жестко «наехал» на своих подчиненных. И велел все запросы по поводу инцидента переадресовывать Центральному командованию.

Майк Маллен огорошил меня еще сильнее 10 января 2008 года, когда сообщил, что американский спутник сошел с орбиты и падает на Землю. Вероятность того, что он свалится на какой-либо населенный пункт, составляла процентов 10 или даже меньше, однако токсичное топливо, гидразин, на котором работал спутник, представляло собой угрозу человеческому здоровью. Следующие несколько недель Стратегическое командование под руководством генерала Кевина Чилтона разрабатывало варианты уничтожения спутника – именно из-за гидразина. Наконец Чилтон доложил президенту Бушу о намечаемых действиях. Если использовать зенитную управляемую ракету SM-3 под управлением корабельной системы «Иджис»[73], шансы на успех составляют 79 процентов; две ракеты увеличивают вероятность успеха до 91 процента. Президент одобрил уничтожение спутника (операция получила название «Опаленный иней») и поручил мне определить сроки и провести операцию. Оптимальное окно для запуска появилось 20 февраля, когда я находился на борту E-4B и летел в Азию. Я связался с генералами Картрайтом и Чилтоном из самолета в 13:40 по бортовому времени и, после обсуждения погодных условий и совместного решения не обнародовать сведения о происходящем до запуска ракеты, дал, что называется, отмашку. Ракета стартовала приблизительно два с половиной часа спустя и уничтожила «загулявший» спутник. Генерал Картрайт сообщил прессе кое-какие подробности: от спутника не осталось обломков крупнее футбольного мяча, а вероятность уничтожения топливного бака с гидразином «весьма высока». Отличная демонстрация возможностей ракеты SM-3, ключевого компонента нашей системы противоракетной обороны. Когда я приземлился в Канберре, мой австралийский коллега приветствовал меня словами: «Отличный выстрел, Боб».