При администрации Буша я уделял много времени тому, чтобы выяснить, как можно официально закрыть тюрьму на военно-морской базе Гуантанамо. Первое серьезное решение относительно этой тюрьмы пришлось принимать вскоре после принесения государственной присяги. В 2006 году Пентагон запросил у конгресса одобрения на выделение из бюджета министерства 102 миллионов долларов на строительство в Гуантанамо судебного комплекса. Предполагалось, что комплекс будет включать два зала судебных заседаний, конференц-залы, а также камеры для тысячи двухсот человек. Я распорядился отозвать запрос и подготовить проект временного изолятора за одну десятую стоимости комплекса.

К 2007 году центр содержания заключенных в Гуантанамо фактически превратился в тюрьму класса «люкс»: многочисленные тренажеры, в том числе эллиптические[74], телевизионные комнаты, читальные залы с книгами и журналами на арабском и других языках, невероятно профессиональные и хорошо подготовленные охранники. Но поскольку уже были опубликованы в прессе и получили печальную известность фотографии «раннего периода», когда условия содержания заключенных были не столь комфортными, а охранники позволяли себе глумиться над узниками, тюрьма в Гуантанамо продолжала пользоваться дурной славой во всем мире. Президент Буш и Конди Райс публично заявили, что хотели бы видеть тюрьму закрытой. Я разделял их желание.

Трудность состояла в том, что некоторые узники Гуантанамо были объявлены врагами США, совершенно очевидно готовыми, в случае освобождения, и дальше убивать американцев. Разумеется, таких отпускать на свободу было нельзя. Но если закрыть Гуантанамо, куда перевести этих заключенных? Госсекретарь Райс и я в беседах с президентом и генеральным прокурором Альберто Гонсалесом в январе 2007 года предложили закрыть тюрьму и перевести заключенных на военные объекты на территории Соединенных Штатов – тем самым они окажутся в военных тюрьмах и судить их будут военные трибуналы. Чейни и Гонсалес не одобрили эту идею, тем более что правительственные юристы уточнили: перемещение заключенных на территорию США наделяет их в соответствии с нашей Конституцией значительными дополнительными правами. В итоге нашу с Райс инициативу отвергли. Я не стал хвастаться перед своими коллегами из администрации благодарственным письмом от исполнительного директора Американского союза защиты гражданских свобод, которым были оценены мои усилия. Как сказал бы Буш-41, это было бы неосмотрительно.

На слушаниях в конгрессе 20 мая 2008 года сенатор Дайэнн Файнстайн поинтересовалась, как обстоят дела с Гуантанамо. Я ответил: «Предельно честно – мы застряли, причем сразу в нескольких направлениях». Некоторые задержанные ожидали депортации, но правительства соответствующих стран не хотели их принимать или не гарантировали, что способны за ними уследить. (К слову, недавний взрыв в Мосуле устроил террорист-смертник из бывших заключенных Гуантанамо.) Конгресс же в отношении перемещения «худших из худших» в военные и гражданские исправительные учреждения на территории Соединенных Штатов придерживался принципа «это не моя песочница».

Последняя попытка администрации Буша закрыть Гуантанамо была предпринята летом 2008 года, когда постановление Верховного суда существенно ограничило намерения администрации в отношении прав узников (в частности, имелись планы лишить их личных свобод). Во второй половине июня состоялись два совещания в кабинете Рузвельта в Белом доме, который президент использовал в качестве рабочего конференц-зала. Этот кабинет украшают несколько портретов Франклина и Теодора Рузвельтов, медаль Нобелевской премии мира, некогда врученной Тедди, а также флаги родов войск, к древкам которых прикреплены почетные ленты с названиями исторических битв, начиная со времен Американской революции. На обоих совещаниях председательствовал Джош Болтен, глава администрации Белого дома; присутствовали Райс, генеральный прокурор Майк Мукасей (он сменил Гонсалеса в ноябре предыдущего года), я, директор ФБР, ряд сотрудников Белого дома, в том числе из офиса вице-президента, и юристы (по мне, последних было слишком много). Мы долго обсуждали последствия решения Верховного суда, правовые осложнения, связанные с перемещением задержанных на территорию США, слабую позицию администрации в суде и политические аспекты вопроса. Райс и я оказались единственными, кто ратовал за энергичные усилия по принятию закона, который позволит закрыть тюрьму. Некоторые сотрудники Белого дома, например директор по коммуникациям[75]Эд Гиллеспи, беспокоились по поводу возможной реакции республиканцев: мол, нас наверняка спросят, как мы собираемся защищать американский народ, если закрываем Гуантанамо. Я ответил, что пора забыть о политических играх; зато у президента есть исторический шанс, который не следует упускать.

Мы с Конди остались в меньшинстве, проблема закрытия тюрьмы в Гуантанамо перешла «по наследству» к новому президенту. И ему тоже пришлось, мягко говоря, несладко. 20 октября 2008 года я отдал распоряжение Пентагону приступить к разработке плана по закрытию Гуантанамо – на случай если новый президент прикажет это сделать после своего вступления в должность в январе. Я объяснил, что план должен предусматривать законодательные меры, призванные сократить риски закрытия объекта, оценку в качестве альтернативы гауптвахты ВМС в Чарльстоне, штат Южная Каролина, а также определение двух или трех проблемных позиций в законодательстве, устранение которых позволит решить, где все-таки размещать заключенных.

Кроме того, значительную часть моего рабочего времени в последние месяцы деятельности администрации Буша занимали пиратство и кампания по запрету кассетных боеприпасов (эти снаряды выбрасывают при взрыве десятки малокалиберных бомб и предназначены для уничтожения войск или техники противника). Кассетные бомбы активно применялись Советами в Афганистане, американскими войсками в демилитаризованной зоне в Корее и израильтянами против «Хезболлы» в 2006 году. Соединенным Штатам угрожала международная изоляция в этом вопросе, поскольку мы отказывались подписывать договор о запрете использования кассетных боеприпасов. В конце июня Белый дом наконец-то осознал общественную значимость проблемы и предложил мне выступить с публичной речью в защиту подобных боеприпасов, рассказать, почему они так важны. Я уточнил: «Вы хотите, чтобы я изображал мальчика с плаката, рекламирующего кассетные бомбы?» Вице-президент Чейни, криво усмехнувшись, ответил: «Именно так. Я рекламировал допросы, а Хэдли – мины». Стив сказал, что хотел бы доложить президенту: я лично изучил ситуацию и полагаю дальнейшее использование этих боеприпасов жизненно необходимым.

Я проконсультировался с руководством Пентагона. Майк Маллен сказал, что кассетные боеприпасы – и вправду необходимое и очень эффективное оружие. Эрик Эдельман сообщил, что среди военных ведомств нет разногласий относительно полезности этих боеприпасов и что 90 процентов жертв неразорвавшихся боеприпасов составляют жертвы обычных бомб. Запрет кассетных бомб, следовательно, увеличивает риски, поскольку означает, что придется чаще использовать традиционные бомбы. Командующий корпусом морской пехоты, генерал Джеймс Т. Конвей, отметил, что Северная Корея, Россия, Иран, Индия имеют на вооружении кассетные боеприпасы и никто из них не торопится подписывать соглашение о запрете. Наше решение в итоге заключалось в разработке кассетных боеприпасов, которые автоматически деактивируются через определенное время. Мы обязались в ближайшие десять лет заменить 99 процентов наших кассетных боеприпасов.