Я смеюсь над этим.

— Она замужем за мной, придурок. Даже если бы у нее был с тобой роман, она больше моя, чем когда-либо была бы твоей.

Адрик улыбается. Неприятно видеть, как человек, у которого только что вырвали зуб, губы и лицо опухли от побоев, улыбается с таким ликованием.

— Ни тогда, когда бы ты был мертв, подонок.

При этом я замираю. Я поднимаю щипцы, чтобы он увидел, что на них еще осталась кровь.

— Ты скажешь мне, что ты имеешь в виду, — говорю я медленно, смертельно тихим голосом. — И в зависимости от того, что ты скажешь, будет зависеть, сколько зубов останется у тебя во рту к концу и сколько ногтей на левой руке. Мне понадобится только правая рука для того, что я запланировал для тебя.

Адрик снова смеется, и я понимаю, что это надолго.

Когда я возвращаюсь в поместье и поднимаюсь в хозяйскую спальню, сейчас мне невыносимо думать о том, что это наша с Марикой спальня, она лежит на кровати, закутавшись в халат. По ее спутанным волосам и залитому слезами лицу я могу сказать, что она еще не принимала душ, и при других обстоятельствах меня бы возбудило осознание того, что под халатом она голая и все еще полна моей спермы. Я бы перебрался на кровать, поцеловал ее, прижал к матрасу, вошел в нее и снова наполнил. Я бы трахал ее так сильно и глубоко, что рано или поздно она была бы беременна моим ребенком.

Но вместо этого мне приходится сдерживать ярость, зная все, что рассказал мне Адрик. Все, что она делала с ним, все, что она замышляла со своим братом. Такое ощущение, что я даже не знаю эту женщину, свернувшуюся калачиком на кровати передо мной. Это женщина, на которой я женился, но я едва узнаю ее.

Все, что она делала со мной, не было настоящим. А теперь… Теперь я должен решить, останусь ли я женат на ней. Как я буду наказывать ее, как поступлю с ее братом.

Мне все еще нужна жена. Мне все еще нужен наследник. Наш брак может быть аннулирован на тех основаниях, которые у меня есть сейчас, но она уже может быть беременна моим ребенком. Адрик сказал, что она попросила контрацептивы на следующее утро после того, как он вошел в нее, от этой мысли я до сих пор краснею, мне хочется наказать ее заново и избить его до полусмерти во второй раз, и если он говорит правду, то с тех пор он с ней не трахался. Но я не совсем уверен, что верю в это.

И уж точно я не верю ничему из ее лживого рта.

— Тео. — Она выдыхает мое имя, и от этого у меня в груди все болит, когда я понимаю, что совсем недавно это было бы от желания. А теперь — от страха.

— Ты откусила больше, чем смогла прожевать, жена, — говорю я ей, мой голос низкий и жесткий. — Я начал заботиться о тебе, но теперь я знаю правду. Я уже все понял.

Она начинает открывать рот, и я поднимаю руку.

— Я не хочу слышать ни слова, — говорю я ей категорически. — Ты будешь слушать и молчать.

Я даю ей мгновение, чтобы убедиться, что она поняла, а затем продолжаю.

— Ты не выйдешь из этой комнаты или из этого дома до завтрашнего дня, когда мы улетим обратно в Чикаго. И тебе не будет позволено покидать наш дом там, пока я не решу, как с этим справиться. Я дам тебе знать, когда решу, что мне делать.

Она дрожит, сидя на кровати. Когда-то я бы пришел к ней. Когда-то я сделал бы все, чтобы страх в ее глазах исчез. Теперь же я просто поворачиваюсь и ухожу, выхожу из комнаты — и прочь от брака, на который когда-то надеялся.

Теперь все изменилось.

22

МАРИКА

Я не уверена, что когда-либо испытывала такой ужас. Может быть, в комплексе, когда меня похитил Иван Нароков, но я даже не уверена, что это было хуже, чем сейчас. Тогда, по крайней мере, я хоть как-то представляла, что эти люди со мной сделают. Я была готова к насилию, к боли. А сейчас…

Я не была готова к этому, от Тео. Но я должна была быть готова.

— Я была такой глупой, — шепчу я, опускаясь на край кровати и морщась, несмотря на то, как мягко она прилегает к моей ушибленной и покрасневшей заднице. Я приняла душ после ухода Тео, вымывшись дочиста, несмотря на его настойчивое желание, чтобы его сперма осталась внутри меня, в любом случае, это не имеет значения.

Еще один секрет, который он пока не раскрыл. Я с ужасом думаю о том, что произойдет, если он это сделает. Как я могла подумать, что смогу скрыть это от него?

А теперь он точно знает. Я закрываю глаза, стараясь не думать о том, что он, должно быть, сделал с Адриком, стараясь не перекладывать вину на себя. Я втянула Адрика в это, решив переспать с ним, хотя знала, что это ни к чему не приведет, хотя знала, что последствия будут ужасными, если кто-нибудь узнает. Но я рассказала ему о Тео. Я сказала ему, что мне придется держаться от него подальше, пока мой брак не будет завершен. И я никогда, никогда не просила его следовать за мной в Ирландию. Я бы никогда не попросила его о чем-то столь опасном. Если бы я знала, что он это задумал, я бы велела ему оставаться в Чикаго. Я бы приказала, если бы думала, что это принесет пользу.

Но Адрик никогда бы меня не послушал. Я это знаю. А теперь…

Я не могу даже представить, что Тео с ним сделал. Все, что я знаю, это то, что Тео теперь знает правду. Он знает, что Адрик лишил меня девственности, что это было не единожды, что это не было