пор стыдно за то, как я отреагировала, за то, как боль от его руки, шлепающей меня, переросла в странное, горячее удовольствие, которое оставило меня мокрой для него, и это заставило меня кончить на его пальцы, а затем на его член с той дикой несдержанностью, которую я, кажется, не могу контролировать рядом с ним, даже когда должна.

— Адрик рассказал мне все, — спокойно говорит Тео, сцепив пальцы перед собой. — По крайней мере, все, что он знает, а это было не так уж и много. Умно с твоей стороны не выкладывать ему все. Я уверен, что получил от него все, что он хотел мне сказать, ни один человек не выдержит такого и не выложит все, что думает, Богу и людям. Поначалу он говорил мне разные вещи, но я быстро обуздал его язык.

Слезы текут по моим щекам, когда я пытаюсь не думать о том, что он мог иметь в виду. Он отрезал ему язык? О Боже, пожалуйста…

— Я знаю, о чем ты думаешь, жена. Его язык все еще цел, хотя я и подумывал отрезать его за то, что он осмелился попробовать тебя на вкус, даже поцеловать, если уж на то пошло. Но я оставил его пока в целости и сохранности, за исключением нескольких маленьких кусочков здесь и там. Все, что ты можешь посчитать важным. Особенно его член, я хочу, чтобы он был у него для того, что будет дальше.

— О чем ты говоришь? — Шепчу я в ужасе. — Тео, пожалуйста, это не ты…

— Нет, сука. Ты только думаешь, что это не я, потому что я никогда не показывал тебе эту часть себя. Я пытался стать для тебя лучшим мужчиной, дать тебе только ту часть себя, которая может быть нежной и доброй. Я думал, что, возможно, с женой я смогу стать другим. Но теперь я вижу, что мягкость порождает лишь самодовольство и заставляет других думать, что они могут безнаказанно пользоваться мной.

— Тео, нет…

— Я говорю тебе все это, — резко оборвал он меня, — потому что не хочу тратить время на твои попытки убедить меня в том, что я ошибаюсь, или что я не знаю правды, или что я не понимаю, что происходит. Я знаю, Марика, что ты не была девственницей, когда пришла на наше супружеское ложе, как меня убеждали. Я знаю, что я не был твоим первым. Я знаю, что ты запятнала себя защитой, призванной оберегать тебя. Я знаю, что весь этот брак был заговором между тобой и твоим проклятым братом, чтобы заманить меня в ловушку и внушить мне чувство безопасности, чтобы ты мог убить меня. — Он одаривает меня холодной, натянутой улыбкой. — И самое ужасное, Марика, что он почти сработал. Если бы не твой глупый телохранитель, я бы на все это купился. Это моя вина. Но теперь я исправлю эти ошибки.

Он снова машет рукой охранникам другим, ни тем, что завели меня внутрь, чтобы мне некуда было деться в маленьком кабинете, и они расстегивают мои чемоданы. Впервые с тех пор, как я вошла в комнату, Тео встает отодвинув стул, и подходит к ним.

— Посмотрим, что еще ты скрываешь, жена, — пробормотал он. — Ты так быстро убрала свои вещи. Не очень-то подобает избалованной принцессе Братвы, не так ли? Всю жизнь тебя обхаживали с нетерпением, почему же теперь ты начала делать что-то для себя сама?

Я чувствую, как напрягается каждый мускул моего тела, когда он начинает рыться в чемоданах. Я знаю, что он найдет, практически невозможно не обнаружить спрятанные там таблетки, если только он не остановится на первых нескольких вещах в чемодане. Но я не думаю, что он так поступит.

Он вываливает на пол офиса мою одежду — свитера, джинсы, платья, вплоть до нижнего белья, и мое лицо пылает, когда Тео вываливает на ковер мои кружевные бюстгальтеры и трусики, а затем и нижнее белье, которое я купила для него, но так и не успела надеть. Он поднимает глаза, видя румянец на моем лице, и усмехается.

— Теперь стесняешься? — Рычит он, протягивая прозрачные голубые трусики, завязанные сзади бархатной лентой. — Ты ведь не была такой стеснительной, когда позволяла Адрику трахать тебя без защиты, верно? Он позаботился о том, чтобы я знал об этом, о том, что ты позволила ему войти в тебя, а потом сказала купить тебе таблетку на следующий день. Ты даже не смогла сохранить это для меня, не так ли, шлюха?

Его акцент густой и неровный, слова вырываются наружу в порыве ярости. Я никогда не видела его таким злым, и это ужасает. И гнев на его лице, и мой страх только усиливаются, когда я вижу, как его рука нащупывает что-то в чемодане, и понимаю, что он нашел таблетки.

— Ты, гребаная сука. — Тео встает, его лицо искажается от гнева, когда он протягивает мне упаковку противозачаточных таблеток. Он шагает ко мне, его охранники отходят в сторону, чтобы дать ему свободный путь, и я отступаю назад, уверенная, что он собирается ударить меня. Ярость на его лице превосходит все, что я когда-либо видела, даже на лице моего отца. — Я знаю, ты помнишь наши разговоры о детях, — шипит он, его голос низкий и смертоносный. — Как я говорил тебе, что хотел бы дать тебе время. Что я не хочу навязывать тебе детей. Как я выказывал тебе свои чувства по поводу того, что короли настаивают на том, чтобы я произвел на свет наследника. Я давал тебе все шансы признаться! А ты говорила, что это все просто нервы, что ты была рада выполнить свой гребаный долг, и все это время не имело значения, кончил бы я в тебя, или на твое лицо, или на твои чертовы сиськи, ты бы не забеременела ни в том, ни в другом случае!

Он тяжело дышит, когда заканчивает, и бросает таблетки на деревянный пол, топча их ботинком. Снова и снова, пластик и таблетки крошатся под его ногой, оставляя после себя осколки и порошок, пока все это не разрушается, и он смотрит на меня с выражением, очень близким к ненависти.

Тео протягивает руку, его пальцы касаются моего подбородка в почти нежном жесте, напоминающем о том, как он когда-то прикасался ко мне, и