Миних распорядился открыть военные действия в текущем году, причем осадой не Азова, а Перекопа, к которому велел двигаться корпусу генерала Леонтьева. Это была вторая ошибка, на этот раз допущенная не дипломатией, а военным командованием. Дело в том, что, по обычаям того времени, военные действия на осенне-зимний сезон свертывались, войска отправлялись на винтер-квартиры, где отдыхали и готовились к возобновлению военных действий весной, с появлением подножного корма для лошадей.

Ситуация в 1735 году была совсем иной. Миних ни перед кем не обязывался открыть военные действия в этом году, время их начала передавалось на его усмотрение. Единственным резоном, которым руководствовался фельдмаршал, отправляя 1 октября 1735 года в поход почти 40-тысячный корпус генерала Леонтьева к Перекопу, было тщеславие, погоня за славой полководца, армия которого впервые в истории овладеет Перекопом и совершит небывалый подвиг — вступит на землю Крыма.

Поход, вопреки оптимистическим ожиданиям, протекал в крайне тяжелых условиях: необычайно ранняя для этих мест стужа, выпавший снег, лишивший скот подножного корма, движение по безводной и безлюдной территории привели к огромной смертности людей и падежу лошадей. Между тем самоуверенный Миних нисколько не сомневался в благоприятном результате похода. Еще корпус не достиг Перекопа, еще нога русского солдата не ступила на землю Крыма, а фельдмаршал уже задавал императрице вопрос: «Если крымская экспедиция окончится благополучно, то плененных христиан, которых там считают до 20 000 семейств, куда прикажете отвозить для поселения»[288].

Поход корпуса Леонтьева — одна из неудачных операций фельдмаршала. Она стоила корпусу потери девяти тысяч солдат и офицеров и такого же количества лошадей, а результатов не принесла никаких. Корпус не достиг даже Каменного затона, что против Запорожской Сечи, и по решению военного совета возвратился к исходным рубежам 6 ноября.

Другого неудача привела бы в уныние, вызвала бы раскаяние за утрату людей, но Миних отправил Бирону столь же оптимистический, как и авантюрный план войны, рассчитанный на четыре года: «Пусть императрица не беспокоится об армии, вверенной мне. Я поведу ее осмотрительно, храбро к удаче и славе. Но если императрица желает знать общий план войны, то вот он.

На 1736 год: Азов будет наш, мы станем господами Дона, Донца, Перекопа, владений ногайских между Доном и Днепром по Черному морю, а может быть, и самый Крым будет нам принадлежать.

На 1737 год: подчинятся без малейшего риска весь Крым и Кубань, приобретается Кабарда, императрица — владычица на Азовском море и гирл между Крымом и Кубанью.

На 1738 год: подчинятся без малейшего риска Белгородская и Буджакская орды, по ту сторону Днестра Молдавия и Валахия, которые стонут под игом турок, спасаются и греки под крылом русского орла.

На 1739 год: знамена и штандарты ее величества водрузятся где — в Константинополе. В первой старейшей христианской церкви, в знаменитой Св. Софии ее величество венчается и как греческая императрица дает мир… кому? — миру без пределов, нет — народам без числа. Какая слава, какая повелительница! Кто спросит тогда — кому подобает императорский титул? Тому ли, кто венчает и миропомазан во Франкфурте, или тот, кто в Стамбуле»[289].

Трудно определить, чего в этом послании больше: наглости, самонадеянности или безответственности и авантюризма. Остается также загадкой, на что рассчитывал Миних, сочиняя этот фантастический план. Если бы его реализации довелось ожидать десятилетия, то можно было бы надеяться на свою смерть или смерть лиц, наделенных правом предъявлять претензии к автору плана. Но план предусматривал чегырехлетний срок победоносной войны, и выполнение его можно проверять даже по годам.

Вряд ли Бирон утаил содержание плана от императрицы, и ей, размечтавшейся, мерещилась коронация в Константинополе, превращение во владычицу половиной Европы, прославление не только отечественными, но и зарубежными льстецами, а главное — расширение перечня удовольствий, развлечений, возможность пополнить коллекцию драгоценных украшений. Бывшую безвестную курляндскую герцогиню Миних поднимал на вершину мировой славы и могущества. И все это преподнесет ей на блюдечке не кто иной, как фельдмаршал Миних.

Рассмотрим выполнение плана Миниха по годам. Кампания 1736 года предусматривала два направления действий: Азовское и Крымское.

19 марта Миних подошел к Азову, пробыл там неделю и, передав командование генерал-лейтенанту Левашову, возглавил основные силы русской армии, державшей путь к Перекопу. 4 мая Левашова сменил прибывший фельдмаршал Ласси, только что пожалованный этим чином.

Осада Азова велась успешно, вылазки неприятеля стоили ему немалых потерь, не восполнявшихся вследствие плотной блокады крепости. Во время ее бомбардировки одна из бомб попала в пороховой погреб, последовал мощный взрыв, разрушивший пять мечетей, более сотни домов и уменьшивший численность гарнизона на 300 человек. Ласси потребовал капитуляции, но комендант гарнизона Мустафа-ага в запальчивости заявил, что он лучше погибнет под развалинами крепости, чем согласится капитулировать, но, поразмыслив, решил сдаться. 20 мая участвовавшие в переговорах об условиях капитуляции турецкие офицеры «привезли на серебряном блюде ключи от города и подали его превосходительству с почтением»[290]. Взятие Азова — несомненный успех русской армии.

По-иному складывалась обстановка Крымского похода, причем поход обнаружил присущие фельдмаршалу промахи: он, как и всегда, стремился не дать противнику подготовиться к обороне и поэтому отправился в поход налегке, чтобы двигаться ускоренным маршем, без предварительной разведки о численности перекопского гарнизона, состоянии укреплений и его артиллерийского парка.

Миних гнал армию вперед без роздыха с единственной целью — преодолеть 180-верстный путь до Перекопа к 28 апреля и тем самым поднести императрице подарок к дню коронации.

В первые дни армия двигалась без помех, а затем стала подвергаться нападениям татар, что вынудило Миниха построить каре, внутри которого расположить обоз. Участник похода отметил последствия такого построения: «Маршировали мы весьма медленно; иногда в обозе что-нибудь изломается, или в упряжке малое что повредится, то вся армия до исправления починкою должна была остановиться, следственно не можно было и 500 шагов перейти, чтобы паки не стоять полчаса и более. Таким образом и при самых малых маршах невозможно было прежде 4 или 5 часов вечера в лагерь прибыть; солдат между тем солнечным зноем и худой пищей (они шли с шестинедельным запасом сухарей. — Н. П.) весьма изнуряем был, а скот, будучи во весь день в упряжке, не меньше страдал и истощевался, потому что все оного число ночью и то только в каре травою сколько там было питаться и часто целые сутки и более без воды принуждены были»[291].