своей лучезарной улыбкой и тонким сладостным пением, пока она занималась домашними делами. А еще она была гораздо лучшей поварихой, чем миссис Каванаг, и после нескольких часов, которые она проводила в доме, все выглядело сияющим и освеженным. Но, поразмыслив на эту тему, он понял, что миссис Каванаг пришла бы к точно такому же выводу, если бы потрудилась заглянуть в свое сердце: она боялась соперничества с более молодой женщиной и поэтому вела себя таким об разом.

Сидя за столом, отец Джеймс О’Брайен потянулся и облегченно вздохнул. Его воскресные обязанности были завершены, и этот вечер – начало неофициального выходного (хотя его дверь всегда была открыта для прихожан, оказавшихся в беде) – казался еще более приятным в силу того обстоятельства, что его дорогой друг Амброз уже находился в пути, он спешил к нему из Дублина с ежемесячным визитом.

Джеймс встал, чтобы включить электрическую лампу, висевшую в центре комнаты. Хотя октябрь наступил лишь недавно, дни стали заметно короче.

Визит Амброза побудил Джеймса к размышлению о том, как много изменилось с тех пор, как семь лет назад он приехал в Тимолиг. Амброз сказал, что понадобится время, чтобы местные прихожане приняли его, и он был прав. Теперь Джеймс ощущал не только свою сопричастнось, но и уважение членов общины, где он служил. Он сумел обратить свою молодость из недостатка в преимущество, помогая людям во время сбора урожая и советуя, а не критикуя жен, если они приходили к нему с новой беременностью, хотя, конечно, гадал о том, как они смогут содержать еще одного ребенка.

Первоначально он рассчитывал на более престижный пост в приходе с более обширной паствой, когда ему предложили вакантное место в Корк-Сити, но после раздумий и молитв отказался от этого. Он был вполне счастлив здесь, где его приветствовали улыбками и одаряли кексами и пирогами в достаточном количестве, чтобы возместить бесталанность миссис Каванаг в этом отношении.

Появление электричества в его доме четыре года назад оказалось чрезвычайно полезным, так как это означало, что он мог хотя бы слушать радио и поддерживать связь с тем, что в те дни считалось «внешним миром». Когда он совершил поездку в Дублин, чтобы посетить Амброза, то город, в котором он вырос и который любил всем сердцем, показался ему слишком шумным и многолюдным. Джеймс осознал, что покой и красота Западного Корка соответствовали его темпераменту. Где лучше размышлять о проблемах прихожан, как не на живописном пляже Инчидони близ деревушки Клонакилти, где можно расхаживать по песку под плеск волн и шум ветра, треплющего его сутану? Или во время долгой прогулки вдоль утесов Данворли, где вы не встретите ни души по дороге к мысу, с трех сторон окруженному Атлантическим океаном. Джеймс решил, что до тех пор, пока что-то не изменится, он будет жить в сельской глуши и, вероятно, останется здесь до конца отпущенной Богом жизни.

Разумеется, Амброз, который был старшим научным сотрудником кафедры классической литературы в Тринити-колледже, неизменно пытался убедить его вернуться к ярким огням Дублина, где они могли регулярно встречаться, вместо того чтобы четыре или пять часов добираться до Тимолига. Но за последние годы состояние дорог между Дублином и Западным Корком заметно улучшилось. Это было естественно, принимая во внимание, что теперь автомобиль могли позволить себе и рабочие, а не только представители дворянского сословия; кроме того, Джеймс полагал, что его друг получает большое удовольствие, когда колесит по дорогам на своем ярко-красном «Битле»[36]. Джеймс прозвал эту машину «Божьей коровкой», потому что она часто приезжала, покрытая темными пятнами грязи из луж на проселочной дороге. Скоро она снова будет здесь…

В ожидании друга Джеймс подошел к граммофону и достал пластинку из конверта. Поместив виниловый диск на проигрыватель, он опустил иглу на свою любимую вариацию из «Рапсодии на заданную тему». Амброз рассказал ему, что Рахманинов перевернул главную тему Паганини вверх тормашками ради создания необыкновенного классического произведения. Джеймс опустился в кожаное кресло, когда пианист заиграл первые простые аккорды.

* * *

– Увы, дружище, я снова разбудил тебя после долгого и трудного дня в вашем «офисе».

Джеймс открыл глаза, прищурился и увидел Амброза, который возвышался над ним. Это было весьма необычно; как правило, он сам смотрел на Амброза сверху вниз.

– Прошу прощения, Амброз. Я… наверное, я задремал.

– Как я вижу, под музыку Рахманинова. – Амброз подошел к граммофону и снял иглу с бесконечной круговой дорожки в конце записи. – Боже, винил покрыт царапинами. В следующий раз я привезу новую иглу для проигрывателя.

– Не надо. Мне нравятся царапины, потому что они придают музыке налет старины. – Джеймс улыбнулся и положил руки на плечи Амброза. – Как всегда, рад видеть тебя. Проголодался?

– Честно говоря, нет. – Амброз снял фуражку, шоферские краги и положил их на столик. – Во всяком случае, я не соскучился по стряпне миссис Каванаг. Незадолго до Корк-Сити я остановился и устроил пикник на свежем воздухе, поел то, что мне приготовила приходящая кухарка.

– Отлично. Тогда я угощусь ломтем хлеба, ветчиной и домашним чатни[37], которое мне подарил один из прихожан. – Джеймс подмигнул. – А бульон миссис Каванаг мы выльем в похлебку для кур.

* * *

Час спустя друзья сидели перед растопленным камином и слушали граммофон, где звучала новая запись «Шахерезады» Римского-Корсакова, привезенная Амброзом.

– Рассчитываю на очередной день тихих раздумий и философских дискуссий, – сказал Амброз с ироничной улыбкой. – Но я каждый раз беспокоюсь, что ты попытаешься спасти мою душу для Господа.

– Тебе отлично известно, что я уже давно перестал это делать. Ты пропащая душа.

– Возможно. Однако позволь утешить тебя тем, что в моих философских странствиях я окружаю себя мифами и легендами. Греческая мифология была просто более ранней версией Библии: сплошные моральные истории для смирения человеческого духа.

– А также для поучения, – заметил Джеймс. – Мой вопрос в том, научились ли мы чему-нибудь с античных времен.

– Если ты спрашиваешь, стали ли мы более цивилизованными, то, поскольку за последние сорок лет мы пережили две тяжелейших мировых войны в истории человечества, я бы усомнился в этом. Наверное, может показаться, что культурнее пользоваться танками и самолетами для уничтожения тысяч людей. И правда, я бы предпочел гибель от взрыва бомбы повешению с последующим потрошением и четвертованием, но…

– По-моему, ответ отрицательный, – сказал Джеймс. – Посмотри на то, как страдали ирландцы под властью Британии. У них отняли землю, многих заставили изменить вероисповедание после Реформации. Жизнь здесь, среди гораздо более простого народа, по сравнению с Дублином открыла мне глаза