– Только неблагодарный негодяй посмел бы усомниться в этом, а у нас в роду, хвала всем святым, таких никогда не было! Теперь я ваш вечный должник, пресветлый Правитель. Распоряжайтесь мной как угодно, приказывайте, я все для вас готов сделать! Повторяю: все!

Взгляд графа, устремленный на Правителя, лучился беспредельной, идущей от чистого сердца любовью и преданностью – не зря он часами до боли в глазах упражнялся перед зеркалом в запертом кабинете, добиваясь нужного эффекта.

«Ну же, не тяни, приказывай! Или попроси, если приказать духу не хватит…»

* * *

Монк, утерев рот полотняной салфеткой и привычным жестом подкрутив кончики усов, посмотрел на раздавленного, уничтоженного стражника со снисходительно-брезгливой жалостью:

– Или уж простить тебя, в самом деле? – задумчиво протянул он. – Была охота руки марать о всякую падаль…

– П-простите в-великодушно, г-г-госп-подин с-сотник! – у перепуганного мерзавца даже застучали зубы. – П-простите, не п-п-пожалеете! От-т-тслужу, иск-куплю в-вину! Все д-для в-в-вас с-сделаю…

– Ишь, как запел-то! Обещать вы все горазды, а потом за медный ронг готовы удавиться… Ладно, посмотрю, на что ты годен! Для начала сделаешь так: когда хозяйка подойдет за деньгами, скажи, что все выдумал про меня и про Вейлу. Сам, мол, не знаю, что за моча в башку ударила… Пошутить решил, а ума-то не хватает, вот и намолол всякую чепуху. Господин сотник, мол, добрейший человек, пальцем никого не трогал, хоть рука у него тяжелая. Ну, а если и прикрикивал когда, не сдержавшись, так по-отечески, дело-то житейское… Ясно?!

– Яс-с-сссно-о-оооо…. – зубы стражника начали стучать с удвоенной силой и частотой.

Бывший сотник запоздало сообразил, что переусердствовал с местью: молодой негодяй испугался гораздо сильнее, чем следовало, оказавшись на грани полного умопомрачения. Не хватало еще, чтобы в самый ответственный момент у него отключились последние мозги!

– Да перестань трястись, придурок! – встревожился Монк. – Успокойся!

– С…Слуш-ш-шаюс-с-сссь…

– Ох, чтоб тебя… Нашел время зубами клацать! А ну, прекрати, живо! И запомни – как подмигну, начинай говорить: перепутал, пошутил, в голову ударило, сам не помню, что молол… Да постарайся, чтобы хозяйка поверила, а то я тебя, сукина сына! Ох, вот и она идет, легка на помине! Сядь прямо и улыбайся! Улыбайся, болван, кому говорю!

* * *

Манеры у «злодея и изверга рода человеческого» оказались, против ожидания, очень даже приятными, и Майя с затаенным торжеством взглянула на мужа.

Похоже, и Ральф засомневался, не поспешил ли с выводами относительно Трюкача. Во всяком случае, хоть он и держал его «на дистанции», давая понять, кто тут главный, за границы приличий это не выходило. Бывший разбойник, занимающий, пусть и временно, должность начальника графской стражи, вовсе не думал оспаривать его главенство; напротив, он сразу же очень вежливо и даже с некоторой робостью в голосе объявил, что счастлив, горд и почитает за честь получить приглашение к обеду от такого человека, как дворецкий графа Хольга. После чего смущенно попросил не судить его слишком строго за возможные оплошности, ибо ему еще не приходилось принимать пищу в столь высоком обществе. Растроганная Майя ободряюще улыбнулась ему, и даже Ральф счел необходимым успокоить гостя:

– Мы люди не чванливые, своим положением не кичимся. Милости просим, присаживайтесь к столу, не стесняйтесь! Откушаем, поговорим…

«Падок ты, папаша, на лесть, не хуже бабы, – подумал Трюкач, занимая предложенное место. – И такой же любопытный, по всему видать!»

* * *

– Желаете еще чего-нибудь?

– Нет, спасибо, голубушка! Я уверен, другие ваши блюда такие же вкусные, но мы уже наелись.

– Тогда с вас четыре медяка. И поскорее, пожалуйста, у меня много дел! – голос женщины в коричневом платье был холоден как лед.

Бывший сотник безропотно выложил требуемую сумму.

– Ну, зачем же так строго, голубушка! – с ласковой укоризной пробасил он. – Неужели вы поверили в эту чушь? Чтобы я запорол женщину, да еще собственную жену, чуть ли не до смерти?! – Монк всплеснул руками. – Конечно, я не безгрешен, но посмотрите на меня: разве я похож на изверга?

– Так внешность-то бывает обманчивой, – сердито отрезала хозяйка постоялого двора, собирая монеты со столешницы, но чуткое ухо бывшего сотника все же различило в ее голосе едва заметную нотку сомнения. – Да и с чего бы он возводил на вас поклеп? – она повернулась к молодому стражнику, застывшему на месте со счастливо-безмятежной улыбкой дегенерата: бедняга, перепуганный до полусмерти, чересчур усердно исполнил приказ Монка. – Какая ему от этого выгода?

– Никакой выгоды, голубушка! В том-то и дело, что никакой! – заторопился Монк. – Просто ляпнул первое, что в голову пришло! Прямо беда мне с ним: по делу, выгнать бы со службы, но ведь жалко! Тупой, как пень, зато усердный, исполнительный… Сами посудите: парень же не виноват, что боги его умом обделили!

– Ну… – все еще недоверчиво, но уже с явным сомнением протянула хозяйка.

– Порой с ним все в порядке, не отличишь от нормального, – спешил развить успех бывший сотник. – И рассуждает здраво, и ничего не путает. А иной раз найдет – тут только держись! Такого наговорит, такой чуши намелет, хоть святых выноси! Прямо как сегодня. И ведь не предугадаешь, когда это случится, вот что самое обидное. Ни за что не предугадаешь…

Посетители, давно отложив ложки, прислушивались, затаив дыхание и с нарастающим интересом.

Монк украдкой подмигнул сотрапезнику: давай, мол, начинай каяться в своей глупости.

Стражник сумел прервать клацанье зубов, но на большее его уже не хватило. Наставления «начальства» благополучно вылетели из головы, в помутившемся от страха уме всплывали лишь отдельные слова, упорно не желавшие складываться вместе.

Бывший сотник, грозно нахмурившись, подмигнул снова.

– Я… это… моча ударила… – сделав героическое усилие, запинаясь и путаясь, забормотал бедняга.

– Что-что?! – брови хозяйки поползли вверх.

– Вейла-то… Она добрейший человек, никогда господина сотника пальцем не трогала… Ну, разве что прикрикнет когда, по-отечески… по-матерински то есть… А тут господин сотник намолол всякой чепухи, ну и не сдержалась, дело-то житейское! А рука у нее тяжелая…

Кто-то в трапезной громко ахнул.

– Мать вашу… – потрясенно произнес широкоплечий лысеющий здоровяк с длинными вислыми усами. – Чтобы баба на мужика кричала да еще и била, где это видано?!

– Ну, так я же и говорю – он дурачок! – со снисходительно-жалостливой улыбкой воскликнул Монк. – Нагородит всякого, а потом и не вспомнит, что нес…

– Похоже, и впрямь дурачок… Только с каких это пор слабоумных в стражниках держат, а?! Мыслимое ли дело – доверить такому оружие! – усач сердито нахмурился.

– Вы откуда приехали-то? – не слишком любезно спросил Монка сосед по столу.

– Из Кольруда, – ответил бывший сотник.

– Ну, тогда понятно… В столице, почитай, нормальных