отозванный на родину, растерянный и перепуганный, предстал перед своим повелителем, выдержал громокипящую бурю монаршего гнева и получил приказ как можно скорее представить подробное описание этого самого зала, а также присовокупить к нему возможно более точный рисунок, дабы лучшие мастера Эсаны могли немедленно приступить к переустройству дворца. Могущественнейшему королю мира просто неприлично принимать послов иностранных государств в менее роскошном помещении, чем у какого-то ничтожного Правителя маленькой и слабой страны, дерзостно именующей себя Империей!

Хольг хорошо понимал чувства незадачливого дипломата: когда его, еще мальчика, в первый раз привели в Тронный зал, все строгие наставления отца мгновенно вылетели из головы. При виде такой невероятной, божественной красоты и роскоши он просто застыл столбом на пороге, с округлившимися глазами и открытым ртом, что абсолютно не подобало отпрыску столь знатного семейства…

Потом он бывал в этом зале великое множество раз, но все равно не мог оставаться равнодушным, хотя чувства, конечно же, давно утратили первоначальную остроту и пылкость. Можно представить, что ощущали люди, впервые вошедшие сюда и к тому же оказавшиеся лицом к лицу с Норманном.

Вот это был настоящий Правитель, с большой буквы! Не то что его внук…

Пожилой гофмаршал, с величественной неторопливостью поднимая руку с жезлом, трижды стукнул им об пол. Гулкое эхо раскатилось под сводами зала.

– Член Тайного Совета, его сиятельство граф Хольг! – громко и четко произнес он его титулы и имя, после чего, отступив в сторону, слегка склонил голову, пропуская графа.

Человек с гладким золотым ободком на лбу, сидящий на троне, отчаянно пытался принять равнодушно-величественный вид, но с тем же успехом он мог притворяться, будто ему холодно в палящий летний зной. Граф, приближаясь к нему, видел и инстинктивно чувствовал его смущенную неловкость и испуг.

Милостивые боги, разве это ничтожество можно называть Правителем?!

* * *

Бывший сотник с великим трудом, через силу заставил себя проглотить несколько ложек тушеной баранины. Еда просто не лезла в горло, хоть и была очень вкусной.

– Нечего волком на меня смотреть, на правду не обижаются! – ухмыльнулся молодой мерзавец, с нарочито громким чавканьем управившись с очередной порцией мяса.

– Ну ты и тварь! – злобно прошипел Монк. – Это на какую же правду?!

– Сам знаешь, на какую. Жри давай, а не то, как вернемся, доложу, что графскими денежками швырялся: за еду платил, а в рот не брал, брезговал.

– Сукин сын! – чуть не задохнулся бывший сотник, побагровевший от ярости и бессильного гнева.

– От сукиного сына и слышу.

Монк в эту минуту не раздумывая отдал бы все свои сбережения, чтобы случилось чудо и время на один-единственный день повернулось бы вспять. Да что там на день – на час! Этого срока ему хватило бы с лихвой: власть сотника над рядовым была почти безграничной, а граф вряд ли стал бы вмешиваться…

– Небось, думаешь: ох, что бы я с ним сделал, будь моя воля! – злорадно ощерил зубы стражник, словно прочитав его мысли. – Не надейся понапрасну, нет больше у тебя этой воли. И не будет.

– Почем знаешь, что не будет, паскуда?! – страшным свистящим шепотом произнес Монк. – Ты же не слышал, что говорил граф, когда отдавал мне приказ!

– Ну, и что он тебе говорил? – в голосе молодого наглеца послышалось легкое беспокойство.

Может, бывшему сотнику это беспокойство только померещилось, но он уже не мог сдержаться. Накопившаяся смесь злости, жгучего позора и унижения властно требовала выхода.

– А вот что: как только Гумар оправится от ран, его назначат воспитателем молодого графа! Уразумел, чем тебе это грозит?

На лице сотрапезника изобразилась самая напряженная умственная работа, на которую он только был способен. Но, судя по беспомощно-растерянному взгляду, закончилась она плачевно.

– Честь, конечно, великая… Но мне-то что с того?

– А сам не понимаешь? – усмехнулся Монк, отправляя в рот добрую порцию мяса, – он внезапно почувствовал, что спазм, перехватывавший горло, исчез бесследно, сменившись здоровым аппетитом. – Мозгов в башке совсем нет или работать ими разучился?

– Ну, ты не очень-то… Объясни толком!

– Объясню, так и быть… Пока словами, а очень скоро начну объяснять кулаком или плетью. А ты, пес шелудивый, будешь стоять по стойке «смирно» и орать в полный голос: «Виноват, господин сотник!», «Исправлюсь, господин сотник!» Ясно тебе, тварь?!

Монк с истинным наслаждением проглотил очередную порцию баранины, любуясь смятением на лице молодого мерзавца.

Конечно, господин строго приказывал ему говорить одну лишь правду, но ведь речь шла о сведениях, касающихся Гумара, и только! На приставленного к нему то ли охранника, то ли шпиона графский приказ не распространялся. Таким образом, господская воля не будет нарушена.

А проучить негодяя надо! Ох как надо! Рассчитаться за похабные усмешки, за шакалью готовность растерзать того, перед кем еще вчера лебезил и пресмыкался…

– Ты это… – с явным испугом начал было стражник.

– Не ты, а вы, хамская твоя морда! – негромко, но зло оборвал его Монк. – Пусть твой папаша твоей мамаше тычет кое-чем кое-куда! Раз уж сам не понял, подскажу: Гумар станет воспитателем молодого господина, и должность сотника освободится! Теперь-то догадаешься, кому граф сказал, что снова назначит его сотником, или нет?!

На этот раз до стражника дошло. Его глаза медленно округлились, челюсть отвисла, а из ослабевших пальцев выскользнула ложка, с глухим стуком ударившись о столешницу и забрызгав ее жирной подливкой.

Бывший сотник, на душе которого все пело, укоризненно покачал головой, приняв вид сурового и неподкупного судьи перед вынесением смертного приговора:

– Вот так-то, парень… Может, ты по своему невежеству и Священную Книгу-то не читал, не знаешь заповеди: «Какою мерою меряете, таковою да будет и вам отмерено!» Но хотя бы мужицкую пословицу: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь» должен был знать! А про колодец, куда плевать не стоит, тоже не слышал? Эх, дурень ты безмозглый! Сам отыскал приключения на свою задницу, да еще какие!..

В эту минуту торжества ликующий Монк готов был поверить, что все слова, сказанные им, – истинная правда. Чем больший страх охватывал молодого стражника, тем сильнее ликовал бывший сотник.

«А не надо было наглеть и злобствовать…Пусть теперь повертится как уж на сковородке!»

Монк с тяжелым вздохом человека, которому выпало сообщить другому скорбную весть, принялся неторопливо перечислять, какие именно неприятности ожидают в самом ближайшем будущем вышеупомянутую «пятую точку» злосчастного сотрапезника, не скупясь при этом на подробности и дав волю своей фантазии.

* * *

Судя по выражению лица мужа, обнаружившего в центре стола блюдо с жареной бараниной, Майю вечером ждал весьма неприятный разговор. Но недовольная гримаса почти