– Александр Юрьевич, беда, пойдемте! Василий вешается, пойдемте, очень вас прошу! Да пойдемте же!

И выбежала – чтобы Нестеров скорее поспешил за ней.

– Мне не надо ходить с вами? – спросила Нина.

– Нет. В таких случаях чем меньше зрителей, тем лучше.

– Вы думаете, он изображает?

– Не знаю. Очень часто хотят изобразить, а получается... Потом договорим.

– Ладно.

Прохоров, подумав, сказал Савичеву:

– Ну, во-первых, сам дом, потом участок...

– Я про красоту спрашивал.

– Так вид! У тебя отсюда вид замечательный! Вон в городе: если квартира с видом на помойку, ей одна цена, а если с видом на парк – гораздо выше.

– Ну, парка у меня нет, – сказал Савичев. – И вид... А что особенного?

– А сам ты давно смотрел? Реку видно.

– Реку не видно, – честно сказал Савичев. – Если только с крыши. А может, и с крыши не видно. Что-то я не помню. Пошли проверим?

Прохоров выпил и сказал:

– Пошли.

Они вышли из дома. Прохоров с удивлением увидел, как по улице бегут Нестеров и Наталья.

15

Нестеров и Наталья бежали к дереву, а на дереве Мурзин устроился радом с Суриковым, осторожно разлил вино в пластиковые стаканы.

– Ну! За жизнь!

Суриков мрачно отказался пить за это:

– Не буду. Она того не стоит.

– Не согласен! – энергично возразил Мурзин.

– Это ты просто не думал. А я вот пока тут сидел, я подумал: чего мне в этой жизни жаль? И понял: ничего не жаль!

– А дети? Жена?

– У них своя жизнь. Год пройдет – забудут. Я не про них, я про себя. Мне лично – чего жаль? Стал вспоминать. Работал. Выпивал. Опять работал. Всё! Понимаешь? Ничего не жаль, что это за жизнь такая была? Что за жизнь, если даже умереть не жалко?

– А это у всех так, – отозвался Мурзин. И вдруг тоже стал грустным, даже мрачным. Задумался. Видимо, тоже оценивал мысленно свою жизнь. И оценил, надо сказать, довольно быстро и довольно мрачно, потому что предложил: – Слушай, а может, вместе, а? Сказать тебе по душе, я ведь тоже несчастлив, Вася. С Верой наладилось, да. Но как только наладилось, я понял: другую я люблю, понимаешь?

– Она с Володькой давно, – растравил его Су-риков.

– Это неизвестно еще! Она же собиралась уже ко мне переезжать, а я ее... Своими руками... За гибель! Сейчас вместе с тобой – в одной петле!

Суриков даже отодвинулся:

– Ты смеешься, что ли?

– Я серьезно!

– Какое, к шуту, серьезно? Издеваешься надо мной? Ты представь: два придурка на дереве болтаются! Чего ты вообще прилез сюда? Вместе в одной петле! – передразнил Василий Мурзина. – Найди себе другое место и вешайся на здоровье, а из моей смерти не надо делать... театр художественной самодеятельности! Лезь отсюда, пока не спихнул!

– Василий, ты не понял...

– Лезь, говорю!

Пришлось Мурзину слезать.

Вадик искал Нину. Ему, как и Нестерову, приспичило сказать ей что-то важное. Он зашел в дом Стасовых: пусто. Пошел в сад. Володька, увидев его, закричал (почему-то шепотом):

– Вадик! Вадик!

– Привет. А Нина дома?

– Не знаю. Она пошутила надо мной, закрыла, выпусти, пожалуйста!

– Что-то на нее не похоже.

– Да девчонка еще, только кажется, что выросла!

Вадик с этим был не согласен, но промолчал и убрал бревно.

– Выходи. А она не знаешь где?

– Не знаю.

Володька торопливо пошел к дому. Тут в калитке со стороны улицы показался Стасов. Володька, не говоря ни слова, повернулся и направился обратно к нужнику.

– Иди домой! – позвал его отец. – Только робу свою сними и выкинь. Провоняла, наверно...

Прохоров и Савичев залезли на крышу, сидели там и смотрели на реку.

– Ну? Красиво? – спросил Прохоров.

– А ты туда посмотри, – указал Савичев в противоположную сторону, где можно было увидеть разбитую дорогу, лопухи и бурьян на обочине, ржавый прицеп, брошенный бог весть когда.

– Но не будет же человек всё время туда смотреть! – сказал Прохоров.

– А это уж кому что нравится.

– И обратно: тот, кто будет тут жить, он же не на месте сидеть будет, он же может прогуляться, это тоже входит в стоимость! А вокруг – сплошная красота!

– Не уверен, – сказал Савичев. Но одной теорией не хотел ограничиться, поэтому позвал Прохорова: – Пошли посмотрим.

Слезая, Прохоров еще раз оглядел реку и лес за нею и увидел вдали Наталью и Нестерова, которые зачем-то шли к опушке, к раскидистому дереву.

16

Подойдя к опушке, к раскидистому дереву, Нестеров и Наталья выслушали доклад Мурзина, который не очень ровно стоял на земле, но говорил четко и деловито:

– Я тоже на него действовал психологически. И пока удержал!

– Василий, здравствуй! – крикнул Нестеров.

– А, экстрасенс явился? Закодировать меня хочешь? Не получится!

– Знаю.

– Отговаривать будешь? Ну, начинай! Про то, что жизнь прекрасна! Закурить дай, кстати.

– Не курю.

– И Мурзин не курит. Развелось некурящих... – с досадой сказал Суриков.

– Принести сигарет, Вася? – спросила Наталья.

– Потерплю. Недолго осталось. Ну, давай, экстрасенс, отговаривай!

– А от чего?

– Будто не знаешь?

– Повеситься, что ли, собрался?

– Ну, допустим.

– Ясно. И думаешь, что это красиво?

– Ничего я не думаю.

– Думаешь! – убежденно сказал Нестеров. – Красиво будешь болтаться на веревке. Тебя снимут с рыданиями. В гроб положат. Цветы будут бросать. Музыку закажут. Панихиду в церкви. Кстати, самоубийц по обычаю не положено на кладбище хоронить. Только за оградой где-нибудь.

– Мне всё равно, – буркнул Суриков, но голос его слегка дрогнул.

– Ладно. Тогда слушай, как всё будет. Ты суешь голову в петлю. Прыгаешь. Так?

– Ну, – настороженно сказал Суриков, не понимая, к чему клонит Нестеров.

– Первым делом у тебя искалечит трахею. Ты еще долго будешь мучиться и хрипеть. И даже если тебя снимут, ты останешься инвалидом. Далее. При повешении все мышцы расслабляются. Из тебя, Василий, потечет... Ну, сам понимаешь, что потечет, не маленький. Отовсюду. Это совсем не так красиво, как тебе кажется. И запах ужасный.