– Мне всё равно! – упорствовал Суриков.

– Да не всё равно. Люди так устроены: им небезразлично, как они будут выглядеть после смерти.

– Что же мне, застрелиться?

– Тебе решать.

Наталья не выдержала и упрекнула Нестерова:

– Вы что это такие ужасы говорите? Вас позвали подействовать, а вы его чуть ли не толкаете! Вася, слушай меня! Да уйдите вы отсюда! – крикнула она Мурзину и Нестерову.

Те удалились на достаточное расстояние. Наталья, убедившись, что никто, кроме Василия, ее не слышит, сказала:

– Вася...

– Ну?

– Думаешь, я не верю, что ты можешь? Конечно, верю. Если ты что решил... Но ты отложи, ладно? Это от тебя не уйдет. Девочек вырастим, и пожалуйста. Нет, не то... Как бы тебе сказать... Вася, а я ведь без тебя жить не смогу.

– Прямо уж не сможешь, – проворчал Суриков, чего-то засмущавшись.

– Точно не смогу, знаю. Я... Я люблю тебя, – очень тихо сказала Наталья.

– Чего?

– Господи, хоть бы ты близко был, не могу я сказать отсюда!

– Ну, лезь сюда.

– А можно? – обрадовалась Наталья.

– Кошки сбросить?

– Ничего, я так. Я босиком. Ты забыл: я на любое дерево забиралась, если босиком. Пальцами цепляюсь и лезу...

– Это когда было...

Наталья разулась и полезла по стволу. Получилось у нее в самом деле ловко. Вот уже первые ветви, она уцепилась за них, вскарабкалась. Вот уже Василий протягивает ей руку. И тут ветка под ногой Натальи подломилась, и она, вскрикнув, упала.

Василий сунул голову вниз, пытаясь разглядеть сквозь листву.

– Наташа? Эй? Ты как там?

Не услышав ответа, мигом спустился с дерева, склонился над женой. Подбежали Мурзин и Нестеров.

– Живая? Ничего не сломала? – спрашивал Суриков.

– Вроде нет, – сказала Наталья, морщась от боли.

– Ты чего сказать-то хотела?

– Я-то?.. – Наталья увидела Мурзина и Нестерова. – Да так... Ничего особенного... Ты не беспокойся, лезь обратно. – Она попыталась сесть и охнула.

– Чего еще?

– Подвернула... Ничего. Мне помогут, отведут...

– Будут тебя чужие люди вести, придумала! – сказал Суриков недовольным голосом. Помог Наталье подняться, повел ее. Но она, подвернув одну ногу, вторую, видимо, тоже ушибла: наступать на обе ноги было больно. Василий оглянулся. Совестно ведь взрослому серьезному мужику делать то, что ему сейчас придется сделать. Но другого варианта нет. Он взял Наталью на руки и понес к селу.

А был уже вечер, издали и против солнца могло показаться: одна странная фигура движется по гребню холма.

17

Странная фигура двигалась по гребню холма.

Река, загибаясь, окаймила один берег золотистой рябью.

Три дальних сосны на фоне заходящего солнца казались нарисованными.

Прохоров, лежа на траве, повел рукой и спросил Савичева:

– А это тебе – не красота?

– Да ничего вообще-то... Но есть на свете места и получше.

– Мало что где есть! А не нравится – пойдем еще посмотрим!

– Можно. Только выпьем сначала.

Прохоров согласился.

Выпив, они пошли по берегу и достигли самой высокой точки. Под ногами был обрыв. Река отсюда виднелась в обе стороны далеко, она то терялась в лесах, то появлялась мелкими лужицами и блестками. Розовая пыль поднималась над дорогой: в Анисовку возвращалось стадо. Какие-то птицы свиристели, щелкали и гулькали, но это казалось не звуками, а особым видом тишины.

Прохоров и Савичев, обнявшись для устойчивости, стояли и долго молчали. Наконец Прохоров спросил, словно хвастаясь своими владениями:

– А?

– Да... – согласился Савичев.

– Красота?

– Слов нет.

– Значит, продаешь?

– С какой стати?

– Мы же договорились: если я докажу. Я доказал?

– Чего ты доказал?

– Ну, что красота?

– Ничего ты не доказал. Она сама себя доказала. И ты вообще соображай: красоту продавать!

Прохоров кивнул:

– Правильно. Не надо. Я тебе больше скажу: если кто попробует... Не позволю! Тот же Нестеров. С какой стати? Не имеет права!

– Так это ты ему велел, – напомнил Савичев.

– Я? Он врет. Я что, с ума сошел? Это же моя родина!

Нестеров в это время вернулся домой. Войдя, услышал шаги в комнатке-спальне. Радостно окликнул:

– Нина?

Из комнатки вышла Клавдия-Анжела.

– Извините, что без спроса. Я вот что. Вы не сердитесь, но я передумала. А деньги возвращаю. Я, как знала, ни рубля не потратила, всё цело. Вот, возьмите, – Клавдия положила деньги на стол. – Только очень прошу, соглашайтесь. Потому что я ведь и до суда дойду, если надо. Вы чего?

Нестеров улыбался:

– Ничего. Я рад. С возвращением. Тем более что я собрался уехать.

18

Нестеров собрался уехать, но на клубе уже висело объявление: «ПОСЛЕ КИНО СЕАНС А.Ю. НЕСТЕРОВА, КОТОРЫЙ ОН ОБЕЩАЛ. БЕСПЛАТНО (ЗА СЧЕТ АДМИНИСТРАЦИИ). ЯВКА СТРОГО ОБЯЗАТЕЛЬНА».

И на этот сеанс Нестерову придется пойти, хотя он не собирался его проводить.

Потому что уехать, не объяснившись, невозможно. И не перед начальством, конечно.

Клуб был набит битком. Кино смотрели невнимательно, переговаривались, перешептывались – тем более что фильм опять был старый, всем давно известный.

И вот зажегся свет, вышел Лев Ильич и объявил:

– Никто не расходится! Как обещали: сеанс психотерапевта и экстрасенса Александра Юрьевича...

– Да знаем уже давно! Давай его сюда!

Нестеров вышел.

– Здравствуйте.

– Виделись! – закричал Володька.

– Записки можно давать? – спросил Ваучер.

– Какие записки?

– Ну, у кого какая болезнь. С фамилией. А то откуда ты поймешь, что у кого лечить?

– Сеанса не будет, – сказал Нестеров.

– Как это не будет? – сердито спросил Лев Ильич.

Нестеров не ответил. Он вообще был в этот вечер рассеян, но не так, как было при первом сеансе, тогда рассеянность была болезненная, туманная, а сейчас, наоборот, ясная. Может быть, слишком ясная: кажется, что понимаешь и видишь всё. Но все оно и есть всё, оно не дерево, и не облако, и не отдельный человек, поэтому понимать-то понимаешь, а сказать – трудно. Нестеров всё же попробовал.