Когда все усаживаются, я занимаю место во главе стола, напротив отца.

– Хочу предложить тост! – говорю я, поднимая бокал. – За Элизабет Болингер, необыкновенную женщину. Некоторым из нас она была матерью…

Предательская дрожь в голосе заставляет меня умолкнуть.

– Некоторым была прекрасным другом, – подхватывает Дэвид, кивая мне.

– Для кого-то она стала любовью всей жизни, – произносит Джон. Голос его тоже дрожит.

– А для кого-то – замечательным боссом! – добавляет Кэтрин, и мы все смеемся.

– Среди нас есть три человека, которым она приходится бабушкой! – завершает Джей.

Я нахожу глазами Тревора, Эмму, Остин.

– За Элизабет! – произношу я. – За удивительную женщину, которая была важной частью жизни каждого из нас.

Мы встаем и чокаемся. К звону бокалов присоединяется звон дверного колокольчика. Тревор соскакивает со стула и несется в холл вслед за Руди.

– Кто бы там ни был, скажи ему, что мы обедаем, – напутствует его Джоад.

– Правильно, – подхватывает Кэтрин и бросает взгляд на теплый комочек, свернувшийся у нее на коленях. – Малышка Остин не хочет, чтобы ее беспокоили в обеденное время.

Мы передаем друг другу тарелки, я накладываю Зои салат. Через минуту Тревор возвращается, довольный тем, что прекрасно выполнил поручение.

– Кто это был, солнышко? – спрашиваю я.

– Какой-то доктор, – отвечает мой племянник. – Я велел ему уходить.

– Доктор Мойер? – спрашивает Джей.

– Угу, – отвечает Тревор, грызя хлебную палочку.

Джей смотрит в окно, по которому стекают дождевые капли:

– Кто бы мог подумать, явился Герберт!

Он вскакивает из-за стола, едва не опрокинув свой стул, и уже хочет бежать к дверям. Потом, спохватившись, поворачивается ко мне:

– Ты его приглашала?

– Нет, – качаю я головой, встаю и откладываю салфетку. – Но еды у нас более чем достаточно. Сиди, Джей. Пойду приведу его.

Через двадцать секунд я уже в холле. Мысли мои играют друг с другом в чехарду. Господи боже! Герберт решил прийти именно в тот день, который, как он надеялся, станет днем нашей свадьбы. Быть может, это знак, который послала мне мама? Быть может, она не хочет, чтобы мы с Остин остались без мужской помощи и поддержки. Она считает, я должна дать Герберту еще один шанс. Может быть, на этот раз я все же сумею высечь из своей души магическую искру любви.

Я открываю дверь, и в дом врывается ветер. На заднем дворе звенят мамины китайские колокольчики. На крыльце никого. Ветер треплет мои волосы, я безуспешно пытаюсь их пригладить. Куда делся Герберт? Дождь хлещет меня по лицу, не дает ничего разглядеть толком. Я решаю вернуться в дом, но прежде, чем закрыть дверь, вижу его. Он переходит улицу под большим черным зонтом.

– Герберт!

Он поворачивается. На нем плащ от «Барберри», в руке – букет полевых цветов. Я возвращаюсь на крыльцо, невзирая на дождь и ветер. Теперь я вижу, что на лице его сияет улыбка.

Я сбегаю по ступенькам и бросаюсь ему навстречу. Через несколько мгновений моя шелковая блузка промокает насквозь, но мне на это наплевать.

Он, смеясь, бежит ко мне. Оказавшись рядом, он укрывает меня под своим зонтом. Мы так близко друг к другу, что я вижу свежий порез от бритья у него на подбородке.

– Вот не ожидала, что ты придешь, – шепчу я.

Гаррет Тейлор улыбается и вручает мне букет промокших цветов:

– Я отменил свои планы. Не отложил на другой день, а именно отменил. Навсегда.

Сердце мое отплясывает какой-то буйный танец.

– Может, не стоило этого делать? – бормочу я, пряча лицо в ярко-красные маки.

– Стоило.

Он глядит на меня не отрываясь и убирает мне за ухо прядь намокших волос:

– Я не мог допустить, чтобы наша встреча в очередной раз не состоялась. И я не мог больше ждать ни дня, ни минуты. Я должен немедленно рассказать тебе, как скучал по забавной учительнице, с которой так приятно было болтать по телефону. Должен рассказать, что я с первого взгляда влюбился в прекрасную незнакомку, с которой сталкивался то в дверях дома, то на беговой дорожке, то на платформе. – Он улыбается и большим пальцем гладит меня по шее. – Сама понимаешь, когда сегодня выяснилось, что эти две – одна и та же женщина, у меня не оставалось другого выхода, кроме как примчаться на твой зов, – произносит он чуть охрипшим голосом. – Знаешь, у меня перед глазами до сих пор стоит печальная картина: мой поезд отходит от станции, а женщина моей мечты стоит на платформе и машет на прощание.

Он сжимает меня в объятиях, и я чувствую, что наконец оказалась в том месте, куда стремилась всю жизнь.

– В тот день я бежала за поездом, потому что увидела тебя, – шепчу я, уткнувшись носом в его грудь. – А ехать мне нужно было в другую сторону.

Он чуть отступает, берет меня за подбородок указательным пальцем и смотрит мне прямо в глаза, а потом приникает к моим губам долгим, медленным, упоительным поцелуем.

– Ты меня все же поймала, – говорит он.

Взявшись за руки, мы поднимаемся по ступенькам крыльца. У Гаррета в свободной руке черный зонтик, у меня – букет цветов.

Прежде чем войти в дом, я смотрю на небо. Серебряный зигзаг молнии разрезает свинцовую завесу туч. Будь рядом мама, она погладила бы меня по руке и сказала: «Не бойся, дорогая, завтра мы снова увидим солнце».

А я ответила бы, что счастлива даже под дождем.

Я стою перед зеркалом в комнате, которая прежде была маминой спальней. Теперь она выглядит иначе, повсюду – следы моей новой жизни. И все же комната хранит мамин аромат, и всякий раз, входя сюда, я ощущаю ее присутствие. Этот дом пропитан ею насквозь. Стоит мне опуститься на ее кровать, я обретаю покой и утешение. Но в отличие от тех горестных дней, что я пережила почти два года назад, утешение мне теперь требуется редко.

Я застегиваю жемчужное ожерелье. Из детской – бывшей моей комнаты – доносится смех моей дочки. Я улыбаюсь и в последний раз бросаю взгляд на свое отражение в зеркале. Неожиданно в зеркале появляется счастье моей жизни. Я поворачиваюсь, испытывая поистине райское блаженство.

– Кто принес мою большую девочку? – спрашиваю я у Остин.

– Папа, – отвечает дочка.

В нарядном платьице с оборочками и в шапочке в горошек она просто куколка.

Гаррет целует ее в щечку и указывает на меня:

– Посмотри, какое у мамочки красивое белое платье. Наша мама – красавица, правда?

Остин хохочет и утыкается личиком ему в шею. Поразительно умный ребенок! Я следую ее примеру и тоже тычусь носом в его загорелую шею. В ослепительно-белой рубашке и элегантном черном костюме он выглядит потрясающе.