— Мне, на самом деле, лучше не выходить вечером — ну, знаешь, мои мама, папа…

— Ну-у, тогда чай, второй завтрак, поздний завтрак, просто завтрак — что угодно?

— М-м-м… может быть, у меня получится встретиться с тобой за ранним ужином в пятницу, но мне нужно быть дома не позже девяти.

— Отлично. Когда ты хочешь, чтобы я за тобой заехал?

— В шесть у парикмахерской Тони в Бангзар.

— Договорились. Увидимся в половине шестого в пятницу, но ты же позвонишь мне еще до этого, просто поговорить? В этот раз звони по прямому номеру.

— О’кей, — согласилась я. Он дал мне свой номер и должен был возвращаться на свое важное собрание, но к тому моменту я уже снова была счастлива. Он действительно хотел увидеть меня, и я на самом деле хотела увидеться с ним.

Я готовилась к своему первому свиданию с Люком, мое сердце неистово билось.

— Что мне надеть? — спросила я.

— Джинсы, — твердо сказал он. — Я повезу тебя отведать лучший сатей, который ты когда-либо пробовала.

— Хорошо, — с радостью согласилась я. Его голос даже по телефону странно воздействовал на меня. Я чувствовала себя беспомощно и неловко в присутствии этого опытного человека и надеялась, что джинсы смогут немного уравнять нас.

Я не разрешила ему забрать меня из дому, потому что у него был не тот цвет кожи, а маму может удар хватить от мысли, что я встречаюсь с мужчиной не с Цейлона. А цвет кожи для нее был основным критерием. Я надела белую рубашку и джинсы, собрала волосы зажимом и сильно накрасилась. Потом я взглянула в зеркало: то, что я там увидела, вызвало во мне крайнее отвращение, я смыла весь макияж и начала заново. Немного туши, темно-коричневая подводка для глаз на верхнем веке и бледно-розовая помада на губах. Я сняла зажим с волос и распустила их, но все еще была недовольна своим видом и казалась себе толстой в своих голубых джинсах. Люк посмотрит на меня и подумает, как это он вообще мог найти во мне что-то привлекательное.

Наконец, я вышла из дома в облегающих черных джинсах, слишком сильно накрашенная и с зажимом для волос на голове. Я пришла рано, и пока я нервно ожидала, ко мне подошли несколько молодых людей — поболтать и пофлиртовать. Они были очень настойчивы. Я уже пожалела, о том что так выгляжу, джинсы в обтяжку и макияж были плохой идеей. Отвернувшись, я стала тайком вытирать помаду и румяна. Они бродили все вместе за моей спиной и пытались вовлечь меня в разговор. Когда я увидела машину Люка, я практически запрыгнула в нее.

— С тобой все в порядке? — спросил он, внимательно разглядывая след от размазанной помады.

Я быстро покивала, чувствуя себя идиоткой. Он перевел взгляд на молодых людей, которые уже спокойно шли дальше.

Как соревноваться с такой машиной? Я опустила зеркало в машине: выглядела я ужасно и смущенно стала поправлять макияж. Все пошло не так. Я была готова расплакаться от мысли, что все испортила.

На перекрестке Люк взял своей твердой рукой мой подбородок и повернул к себе мое лицо.

— Ты выглядишь великолепно, — сказал он.

Я пристально смотрела в эти темные глаза. Он не был красавцем, но было в нем что-то неотразимое. В полной людей комнате он бы, несомненно, выделялся, сияя, как огонь. Мне казалось, будто я знаю его тысячу лет, как будто мы прожили вместе тысячу жизней. Мы больше не говорили. Он не хотел ничего знать ни о моей семье, ни о друзьях, ни о том, что я люблю, а что нет. Все это было неважно. Люк вставил в магнитофон кассету. Женщина пела грустную песню на японском. Я наблюдала за его руками. Да, именно такими были в моем представлении мужские руки — сильными и внушающими доверие.

В Каджане мы припарковались у хижины, полной людей, сидящих вокруг столиков, покрытых фирменным жаростойким пластиком. Малаец стоял на улице за жаровней с барбекю, раздувая огонь, на котором жарились два ряда сатея на шпажках, с них капал жир. Он улыбался во весь рот.

— Привет, шеф! — по-дружески крикнул он.

— У вас совсем нет мест. Скоро ты будешь богаче меня, — пошутил Люк, окидывая взглядом помещение и приехавших поужинать посетителей.

Мужчина широко улыбнулся со смешанным чувством удовольствия и скромности.

— Ахмад! — крикнул он официанту по-малайски. — Вынеси складной столик из подсобки.

Мальчик живо убежал и вышел, волоча старый стол. Затем вытащил два деревянных табурета. У него была та же улыбка, что и у его отца. Скоро мы уже сидели за шатким деревянным столом в нежном вечернем воздухе.

— Ты индуска, поэтому, вероятно, не ешь говядины, правильно? — отважился спросить он.

— Нет, — кивнула я, — но ты ешь.

— Мы оба будем есть курицу.

Он заказал куриный сатей.

К столу подали напитки, соусы, нарезанные огурцы и лук, а также дробленый рис, приготовленный на пару в мешочках из кокосовых листьев.

— У тебя кошачьи глаза, — вдруг сказал он.

— Так говорил мой дедушка. Я похожа на мою тетю Мохини.

— Это действительно самые красивые глаза, — сказал он спокойно, глядя оценивающим взглядом. Таким тоном, должно быть, говорят, когда решают, какого цвета будет набор для ванной. Мулла на золотом минарете ниже по дороге начал читать в громкоговоритель вечернюю молитву. Я слушала его. Было в этом его призыве что-то, что всегда заполняло пустоту внутри меня. Когда я закрывала глаза, этот протяжный зов добирался до самых глубин моей души.

Шпажки сатея подали выложенными высоко на синем с красным овальном блюде.

Люк опустил палочку в жирный арахисовый соус.

— Я хочу, чтобы ты подумала о замужестве, — сказал он, кусая желтое мясо.

Когда я пришла домой, папа смотрел телевизор в гостиной. Он поднял глаза и посмотрел на меня, когда я вошла.

— Что вы с девчонками уже затеяли? — спросил он.

— Ничего особенного. Просто гуляли у Комплекса Петрама.

— Хм, ладно, — прокомментировал он, больше заинтересованный игровым шоу, чем моим ответом.

Мама была на кухне. Она убирала со стола.

— Ну что, ты уже пришла? — спросила она.

— Да, — ответила я почтительно. Затем быстро поднялась наверх, взяла трубку на параллельном телефоне в спальне родителей и набрала номер тетушки Анны.

— Алло, — сказала она. Ее голос на том конце провода звучал приятно знакомым в моем качающемся, зыбком мире.

— О тетушка Анна! — воскликнула я чуть не плача. — Кажется, у меня проблемы.

— Приезжай, Димпл, и мы поговорим об этом, — сказала она, как обычно, нежно и невозмутимо.

Белла

Когда мне было восемь лет, я открыла мамин зеркальный сервант в кладовой и нашла среди ее старых сари измятую свернутую картину на ткани. Когда я развернула ее, мне открылось невиданное сокровище: два великолепных павлина, распущенные хвосты которых были сделаны из настоящих павлиньих перьев, а глаза — из цветного стекла, чистили свои перышки, стоя на розовой террасе, витиевато украшенной вышитыми цветами лотоса. На фоне черного грозового неба они мерцали темно-синим и насыщенно зеленым цветом.