Иногда совсем неожиданно она с невероятной силой обнимает мое полное тело своими отекшими руками и колотит меня, будто мягкую игрушку, о свою твердую грудь так, что мои руки болтаются из стороны в сторону.

— Посмотри на меня! — кричит мама отчаянно. — Посмотри, что эта ведьма сделала со мной. Это из-за нее я стала таким жестоким созданием. Я была хорошим человеком до тех пор, пока она не вошла в мою жизнь со своей ложью и обещаниями. — Она отодвигает мое ошеломленное лицо от своей твердой груди и пристально смотрит в мои ошарашенные глаза. — И это хорошая жизнь? — спрашивает она злобно. Потом хватается за голову руками и причитает, как плакальщицы на китайских похоронах. Я беспомощно слушаю пронзительный долгий крик и чувствую облегчение от того, что я не общаюсь с людьми, способными на такое.

Кроме того, я уверена, что мама права. За этой необычно светлой кожей дяди Севенеса скрывается жуткая гниль. Да он не больше, чем вульгарный циник, а бабушка Лакшми — просто алчное чудовище, истинная зависть которой по отношению к маме коренится в нездоровом кровосмесительном влечении ее к моему отцу. Тетушку Анну нужно избегать любыми путями, потому что она ханжа в худшем понимании этого слова. Ее ласковая застенчивая улыбка скрывает глубоко коварные мысли. Часто Нэша приглашали стоять рядом со мной у кровати и признавать, что двое других, тетушка Лалита и дядя Джейан, — два недалеких отвратительных человека, на которых лучше не обращать внимания.

И все же, когда Димпл возвращается, отдохнувшая и сияющая, с новой формой к началу школьного года, новым портфелем в форме коробочки, книгами и заполненным карандашами пеналом, который купила ей недалекая тетушка Лалита, от чувства, что нас с Нэшем там не принимают, становится так больно, как если бы я провела по коже наждачной бумагой.

И это неприятие всеобъемлющее и стоит на часах ночь за ночью и день за днем. Как тогда, когда у Димпл была корь, и бабушка Лакшми звонила маме сказать, чтобы она связала вместе несколько веточек с листьями мелии и поводила ими по ее коже. Она сказала, что это уменьшит зуд, но мама грубо ответила бабушке Лакшми, что та говорит ерунду и что не верит в такую старомодную чепуху, и в любом случае, где, скажите на милость, она должна была найти листья мелии.

Тогда листья мелии доставили по почте. Они очень помогли. Димпл прикладывала их к телу, и зуд прошел. Потом корью заболели мы с Нэшем, но никто не положил для нас листья мелии в почтовый ящик. Какой подлой и мелочной показалась мне тогда наша бабушка!

— Она совсем не любит нас? — спросила я папу.

— О Белла, — ответил папа разгневанно. — Большое дерево мелии растет во дворе мистера Кандасами через две двери.

Я была согласна с мамой. Разве дело было в этом? Мама была такой сердитой, что чуть было не отказалась отправить Димпл к бабушке Лакшми на декабрьские каникулы, самые долгие и лучшие каникулы в году. Из-за этого мама с папой жутко спорили, но я слышала, как он зашел в комнату Димпл и приказал ей не волноваться, потому что она поедет к бабушке Лакшми, ведь она очень хорошо сдала экзамены.

Да, меня и это возмущало. Сестра была папиной слабостью. Чем больше он пытался это скрыть, тем более очевидным это становилось. Он обращался с ней так, будто она принцесса, сделанная из сахарной ваты. Так нежно, так аккуратно, будто боится отломать маленькие розовые сахарные сердечки, украшавшие ее белый наряд принцессы.

Потом был этот китайский мальчик, которому она нравилась в пятом классе. Я никогда никому не говорила этого, но он и мне нравился. Я часто сидела под деревьями около столовой и наблюдала, как он сморит на Димпл, не обращавшую на него никакого внимания. Я слышала, его папа был очень богат. Наверное, так и было, если шофер мог привести такую огромную коробку конфет для нее. Однажды я достала записку, которую он ей написал, и прочла неразборчивый почерк. Как быстро тогда стучало сердце в моей полной зависти груди!

Потом она начала записывать свою «вереницу грез». Горы кассет в ее коробке под кроватью все росли, и однажды я, устроившись поудобнее, решила их послушать. И вдруг я увидела себя со стороны: лягушка, выглядывающая в узкую щель под скорлупой кокосового ореха, где она живет, не задающая вопросов и довольная тем, что мир должен быть маленьким и темным. Я увидела, как богата жизнь тех, кто любит Димпл.

В конце концов я поняла ту печальную причину, по которой наш дедушка не разговаривал, и сама почувствовала боль, крушение надежд, разочарование, неудачи и трагические потери, которые наполняли яростью бабушкины глаза. Половицы прошлого, которые мама прибивала с такой злостью, скрипели и разламывались, оголяя ее ложь. Посреди гигантской сети я увидела огромного паука. У него было лицо бабушки Лакшми, но когда я протянула руку и сняла с него маску, оказалось, что это была наша мама, а в ее лице было столько предательского гнева. Все это, черт возьми, было придумано, чтобы наказать старую женщину! И ценой этого дорогого и такого ценного общения она назначила нас с Нэшем, не считая, конечно, всех ее интриг и махинаций; я, казалось, могла протянуть руку и дотронуться до маминого абсолютного, смертельного несчастья, будто до чего-то осязаемого. Она прекрасно знает причину мук, доводящих седо умопомешательства. Она шантажировала мир своими страданиями. Наверное, я всегда была неправа, когда жалела о любви. Бедная мама.

Еще ребенком мне было жаль ее, когда она стояла напротив магазина. Робинсонов и с такой тоской смотрела на красивые вещи в витрине. И даже когда настали лучшие времена, когда она покупала, покупала и покупала ненужные нам вещи, мне все же было жаль, что ее изнутри так разрывало это чувство неудовлетворенности. Она знает, что я все понимаю, но дерзко смотрит на меня, без тени раскаяния — она ведь сильная женщина. Она понимает, что я никогда не избавлюсь от нее. Наше знакомство предопределено кармически. Злобный подарок судьбы. Мама.

Я по-новому взглянула на свою сестру и теперь увидела куда больше, чем просто прямые волосы и самые прекрасные глаза, которые я когда-либо видела. У нее было все, чего я хотела. Я должна была ненавидеть ее, но — знаете что? — я ее любила. Я всегда любила ее и всегда буду. Еще одно кармическое знакомство. Еще один подарок судьбы. Сестра.

По правде сказаться люблю ее не только потому, что она искренне очарована моими непослушными кудряшками, не радуется своим отличным отметкам и щедро дарит свою любовь; но и потому, что я знаю то, чего папа не знает, — настоящую причину, почему она столько раз ломала ребра. Этого мне не забыть никогда. В первый раз я увидела, как мамина спина скрылась за зеленой дверью в ванную на нижнем этаже, когда папы не было дома, держа в руках резиновый шланг, который Аму обычно использует, чтобы наливать в ведра воду для стирки. Сначала задвинулся замок, потом послышался мягкий удар, а за ним последовал слабый, приглушенный крик и строгий голос мамы, угрожающий:

— Не смей кричать.

Я прижалась ухом к двери. Пятнадцать раз я слышала этот звук. Удар, удар… моя сестра жутко плакала. Когда я услышала шаги мамы, приближающиеся к зеленой двери, я побежала на кухню и спряталась за плитой. Отодвинулся засов, и она вышла из комнаты с невозмутимым, спокойным, непоколебимым лицом, в правой руке легко держа свернутый шланг. Моя сестра сидела, съежившись, на полу в дальнем углу ванной комнаты, покрытая красными пятнами и без трусиков. Тогда я поняла, что мама не любит ее.