– Ничего такого, сэр. Абсолютно ничего.

– Здравствуй, жопа, новый год! – взорвался он. – Они должны же что-то сделать.

– Они собирают цветы, сэр.

– Боже правый! – Он помолчал. Затем выдал: – Послушай, парень. Эта девица истекает сексом, как айрширская корова молоком на ферме Маккея. Ты хочешь сказать, что там, в этом Лонгкрагсе, где больше ни души, Фрэнк не занимается с ней… сам знаешь чем?

– Клянусь вам, что нет. Я знаю Фрэнка. Он порядочный. Абсолютно порядочный. – С двумя пинтами лучшего пива «Теннентс» внутри я чувствовал себя благородным, вставшим на защиту лучшего друга. – Он на меня так влияет, что я и сам становлюсь порядочным. Он не способен ни на что подобное!

– О господи! – Доктор издал какой-то стон. – Ты имеешь в виду, что он даже не пытается ее пощекотать?

– Положительно нет, сэр. Готов поклясться.

Он снова помолчал, потом пробормотал про себя:

– Но собирать цветы… Ну и фикус.

Мы приближались к огням Ливенфорда, и, когда выехали на Крейг-Кресент, он снова заговорил:

– Заглянем на кухню – отдам тебе твою половину лосося.

– О, я не могу, доктор.

Несмотря на мои протесты, он настоял на своем, вручив мне лучшую, хвостовую половину, которая вызвала у моей бабушки такие сильные эмоции, что она даже не спросила, чем это от меня пахнет. Я удержался от того, чтобы передать ей последнее ехидное замечание доктора: «Полагаю, его лучше подать под соусом Бэннокберн».

Прежде чем лечь спать, я произнес несколько дополнительных молитв, с благодарностью отметив свое избавление от проклятия Адама. Но за всю ночь я спал едва ли один час.

В швейцарских горах светает рано, а утром 7 октября, хотя мне это было не по нутру, я проснулся с жаворонками, чтобы провести в палате быстрый осмотр больных. У нас было только пять пациентов, но ничего серьезного: двоих я оставил для наблюдения после плеврита, у одного был брыжеечный лимфаденит, еще у одного – синовит коленного сустава, так называемая белая опухоль[151] (оба этих случая определенно вызваны туберкулезом бычьего типа) и, наконец, горб на ранней стадии болезни Потта[152], который я уже загипсовал. К половине восьмого я все закончил, и после завтрака и консультации с Хозяйкой, которую я умело проинструктировал и которая, к моему удивлению, была довольно заинтригована перспективой прибытия новых пациентов, я отправился в Цюрих на легковом «опель-универсале» лечебницы. Но зачем так рано, Кэрролл? Зачем такая неприличная спешка? Ведь тебе надлежит встретить и приветствовать дорогих паломников не раньше половины пятого. Может быть, все дело в телефонном разговоре вчера вечером, когда добрая Хозяйка удалилась к себе, и в том, что опять у тебя на первом месте удовольствие, а на втором – бизнес?

Поначалу горная дорога – крутая, извилистая и узкая, но за деревней Енац она спускается в долину Кур. В этот час, за исключением нескольких сельских фургонов, другого транспорта, задержавшего бы меня, не было. Я довольно быстро, в самом начале двенадцатого, добрался до Цюриха и покатил по Тильштрассе в поисках места для парковки.

У Цюриха репутация города подпольных миллионеров. Я ничего не имею против миллионеров, так как никогда их не встречал, и мне нравился этот прекрасный, богатый город, господствующий над широкой рекой и Цюрихским озером с достоинством заслуженного государственного деятеля, – город, где не бывает толп зевак-туристов, поскольку большинство иностранцев приезжают сюда просто для того, чтобы пообщаться со своими деньгами. Прогулка по Банхофштрассе, где я зашел в магазин «Гридер», чтобы купить пару галстуков, привела меня к «Baur au Lac»[153] почти что в полдень. Я прошел в сад и заказал сухой мартини. Его тут же принесли, крепкий и действительно сухой, с тонким завитком аккуратно срезанной лимонной корочки – лишнее подтверждение моего беспристрастного мнения, что этот превосходный отель достоин своих пяти звезд. Естественно, это дорого, но теперь, когда у меня был какой-никакой заработок, мне нравилось спускать его, тем более что мои визиты были нечастыми, а поскольку Лотта любила, чтобы все было «де-люкс», я тратился здесь, чтобы побаловать ее.

В тот же момент она и появилась, с непокрытой головой, улыбающаяся, весьма привлекательная – в простом, но нарядном бежевом костюме, который точно подходил к ее волосам соломенного цвета. Я должен объяснить, что Лотта – шведка, со всей белокуростью, присущей ее соотечественникам, то есть не типичная, изящная, условная блондинка, но крупная, веселая, весьма красивая девушка атлетического сложения, как у чемпионки по метанию диска, и с беспечными медовыми глазами, которые, кажется, всегда смеются. Конечно, она не дискоболка. Она – бывшая стюардесса, которую направили в Цюрих администратором на большую Скандинавскую линию чартерных авиарейсов «Aktiebolaget Svenska örnflyg», и мы, оба использующие эти чартеры, подхватили друг друга в баре аэропорта около четырех месяцев назад, когда я отправлял группу мальчиков в Бирмингем. С тех пор я увлекся Лоттой, и, если бы не одно «но», я бы от нее с ума сходил. Как обычно, я воодушевился, когда она села и скрестила ноги под короткой юбкой. Но рядом уже стоял официант.

– Я тебя опередил, – сказал я по-немецки. В рамках своих обязанностей она говорила на пяти языках и, обучая меня наилучшим способом, довела мой немецкий до уровня, который можно было бы назвать высшим, – мы часто смеялись вместе над тем, как я улещивал комитет фразой «Entschuldigen Sie, mein Herr, können Sie mir zeigen, wo der nachste Abort ist?» – С двойным справишься?

– Если принесут.

Когда официант ушел, я наклонился к ней:

– Ты сегодня невыносимо прекрасна, дорогая.

– Спасибо, сэр.

– У тебя много было ВИПов в последнее время?

– Много, много. Смуглые красавцы.

– Хм… Африканцы или бирманцы?

– Нет-нет, один итальянец, один француз.

– А! Это разбавленный вермут.

Она выдала смешок, прищурив свои кошачьи глаза:

– Я серьезно, Лоуренс. Правда. Два великолепных мужчины.

– Врешь! Только не вздумай спать с ними, иначе я сверну тебе твою шведскую шею. Кстати, – сказал я, вдруг заволновавшись, – ты свободна сегодня днем? Ты была в этом не совсем уверена вчера вечером, когда я тебе позвонил.

– А как насчет тех медицинских исследований?

– Мы вместе займемся ими.

Она выдержала паузу, заставив меня понервничать, а потом в знак согласия кивнула: