О, выброси это, Кэрролл, из головы. Ты же взрослый, вот и будь им. Ты давно отказался от этого хлама. И кому это нужно сегодня? И если ты хочешь поспорить, разве недавняя Комиссия христианских церквей[161] практически не освятила все формы добрачного секса, дополнив их в качестве вишенки на торте освящением практики самообслуживания и послав три христианских привета «Любовнику леди Чаттерлей»?[162]

С трудом я заставил себя подумать о приближающейся встрече, хоть и нежелательной, но все-таки заставляющей меня чего-то ждать. В каком-то смысле интересно снова увидеть Кэти и проверить, осталось ли что-нибудь от того моего юношеского взгляда на нее. Гадая, я пробудил слабые воспоминания и, подкрепившись еще одним киршем с внушительным клубным сэндвичем, поплыл мыслями обратно в Ливенфорд, в тот насыщенный событиями день и к событиям, ему предшествовавшим, когда я в последний раз видел Кэти Консидайн и Фрэнсиса Энниса, в день рукоположения Фрэнка.

Лето того года было более чем прекрасным, и в то последнее августовское утро, когда я отправился в путь с вокзала Уинтона, в безоблачном небе благосклонно сияло солнце.

Поезд был местным, и пока он медленно, с остановками на нескольких станциях, двигался к Ливенфорду, у меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять о событии, которое вынудило меня направиться туда. На самом деле эта поездка была мне совсем некстати, поскольку, окончив месяц назад M. Б. (медицинский бакалавриат) в университете, я нанялся судовым хирургом на грузо-пассажирское судно «Тасмания», курсировавшее между Ливерпулем и Сиднеем, которое должно было отправиться в рейс вечером следующего дня после церемонии. Но я пообещал Фрэнку быть рядом в такой важный для него день, хотя, с тех пор как, поступив в университет, я уехал из Ливенфорда, мое общение с ним, не говоря уже о моих визитах в город, свелось к минимуму. Внезапное решение Фрэнка стать священником, столь логичное в некотором смысле, застало меня врасплох. Он никогда не говорил со мной о своем призвании, хотя в его случае я давно подозревал что-то подобное. Я уже догадался, что подспудное неприятие им образа жизни отца, в чем, возможно, он никогда не отдавал себе отчета и никогда не признавался, отвратило его от того, чтобы продолжить медицинскую практику Энниса-старшего. Но до этого он намеревался стать учителем и отправился на учебу в Эдинбург, чтобы получить диплом магистра искусств (M. A.). И, помимо всех других намерений, его будущее было сосредоточено на Кэти, их брак мыслился как нечто само собой разумеющееся, практически предопределенное. Что могло испортить всю эту музыку? Неожиданное решение Фрэнка посвятить себя Богу? Может, это присносущий Дингволл оказал на него давление? В этом я был склонен усомниться, вспомнив об инциденте, когда Канон, задержав меня после одной из наших пятничных встреч, схватил меня за воротник и тряс так, что у меня заклацали зубы.

– Это ты мне нужен, с твоей доброй протестантской кровью. Ну какой толк будет от Фрэнка в этом приходе, где одни доярки. Возьми розарий в одну руку, а лилию[163] в другую, и он здесь не нужен.

Разве что какая-то более глубокая психологическая причина склонила его к целибату? Был случай, когда во время одного из наших разговоров – я был тогда студентом-медиком третьего курса – Фрэнк вдруг воскликнул:

– Как это отвратительно, Лоуренс, что детородный орган должен быть тем самым стоком, через который организм освобождается от половины своих нечистот!

Как он замер, когда я рассмеялся и сказал:

– Тебе придется винить в этом Создателя, Фрэнк.

– Не винить, Лори, – строго сказал он. – Так было задумано. Всеведущим Промыслом.

Он был неразгаданной, парадоксальной личностью! По причинам, которые так и остались нераскрытыми и необъяснимыми, Фрэнк внезапно порвал со своими обязательствами перед Кэти и отправился в семинарию.

Поезд опоздал с прибытием, и как я ни торопился к церкви Святого Патрика, но, когда я незаметно проскользнул на место рядом с колонной, служба уже началась. Из своего убежища я хорошо видел алтарь и два передних ряда, где среди прочих гостей разглядел миссис Эннис, Кэти и, похоже, всех представителей семейства Дэвиган.

Подобная церемония всегда впечатляет, и, признаюсь, она отчасти подействовала на меня. Увидев Фрэнка, во всем белом, как бы подчинившегося чему-то высшему, я почувствовал себя довольно скверно. Поскольку я уже порвал с Ливенфордом, то не часто оказывался в подобном положении, пусть даже по совершенно другим причинам.

После последнего благословения я ждал снаружи среди огромного количества прихожан, снующих туда-сюда. Полагая, что сразу увидеть Фрэнка не удастся, я надеялся, что миссис Эннис или Кэти дадут мне какое-то представление о его планах на сегодня. Тем не менее не кто иной, как Дэн Дэвиган, нашел меня, подергал за руку и похлопал по спине с невыносимой бесцеремонностью закадычного друга на всю жизнь.

– Рад встрече, старик. Я видел тебя, заметил, как ты прокрался. Почему не прошел вперед, как положено, я там оставил место для тебя? Теперь я помощник церковного старосты в «Патрике», понимаешь, и сбросил вес. В общем, такие дела, и у меня для тебя приглашение. Банкет в доме Энни в шесть часов. Ты будешь?

– Постараюсь.

– Нет, ты должен, иначе Фрэнк никогда тебя не простит. Он, веришь, все время тебя вспоминает.

Я беспокойно огляделся. Я все еще надеялся поговорить с Кэти, но она затерялась где-то в толпе или вообще уже ушла. Я двинулся восвояси, когда Дэвиган воскликнул:

– И у меня к тебе просьба от Канона! Он хочет с тобой увидеться. В ризнице. Бедный страдалец, его песенка спета, переводят в богадельню в следующем месяце. Иди, я подожду тебя.

Мне ничего не оставалось, как пойти. Старый деспот сидел в кресле-коляске, но, как прежде, прямой, с книгой на коленях. Его запавшие, но все еще горевшие огнем, абсолютно живые глаза впились в меня.

– Так… – сказал он, закончив рассматривать меня. – Мне надо было увидеться с тобой до того, как они отправят меня на свалку. – Не спуская с меня глаз, он здоровой левой рукой нащупал под сутаной табакерку, еще довольно ловко вынул ее и нюхнул щепоть. – Вижу, что ты ускользнул, Кэрролл. Самым скверным образом. Это написано на тебе крупными буквами.

Я почувствовал, как кровь приливает к лицу и шее.