с нее пылинки, щадите ее чувства. Предположим, она разбила у вас чудесную китайскую вазу. Что вы должны сделать? Улыбнуться и сказать: все в порядке, мадемуазель, не берите в голову.

Утром второго дня, спустившись вниз, чтобы сварить кофе, я увидела нашу хозяйку в замызганном халате, с неподведенными бровями, моющей шваброй каменный пол.

– Я к этому не привыкла, – сказала она мне. – У меня всегда были три служанки: кухарка, горничная… три служанки. Когда двери в дом открыты, я ничего не делаю – не хочу, чтобы люди видели меня за грязной работой. А при закрытых дверях, – она пожала плечами и многозначительно развела руки, – я делаю все, абсолютно все.

Как-то в молочной лавке мы попытались объяснить, куда нам каждый день приносить по два литра молока. Дома на Авениде не были пронумерованы, а посыльный никак не мог понять наш скудный испанский. В конце концов позвали говорящую по-французски соседку.

– А, так вы живете у вдовы Мангада, – улыбнулась она. – Ее здесь все знают. Она красиво одевается и ярко красится. – Женщина ухмыльнулась, словно наша хозяйка была местной знаменитостью, и с любопытством поинтересовалась: – Она вам сама готовит?

Во мне вдруг проснулась инстинктивная преданность нашей сеньоре и сочувствие ее трудным жизненным обстоятельствам.

– Конечно же нет, – воскликнула я. – Мы сами себе готовим.

Женщина кивнула и улыбнулась с довольным видом, словно кошка, наевшаяся сметаны.

Роза и Перси Б. (1961–1962 гг.)

Вышедшие на пенсию лондонцы, наши ближайшие соседи, живут на крутом скалистом склоне, спускающемся к нашей подъездной дороге, и их окна выходят на нашу высокую живую изгородь. Их дом на углу примыкает к коттеджу Уоткинсов, а тот, в свою очередь, – к маленькому белому домику горбатой Элси, который стоит уже на самой улице.

В развалюхе, которую купили наши соседи, уже два года никто не жил, все находилось в запустении, повсюду была грязь и валялись куски отвалившейся штукатурки. Лондонцы сами привели все в порядок. Купили телевизор в рассрочку (теперь уже почти ее выплатили), разбили рядом с нашим крытым соломой коттеджем маленький огород с грядкой клубники, спрятанной за густыми зарослями остролиста и кустарника, поставили плетеную изгородь и самодельный гараж у подъездной дороги. Небольшие комнаты в доме были светлыми и выглядели современно: типично английские обои – светло-бежевые, с тиснением из слабо мерцающих белых роз, создающих эффект узора кремовой пены на слабо заваренном чае; накрахмаленные белые шторы, не скрывающие обзора; маленькая, но уютная гостиная; камин с горящими углями и поленом. Фотографии трех дочерей в подвенечных платьях – из альбома той дочери, что работает моделью. В модельной школе у нее украли дорогой свитер, купленный ей матерью. У них два внука от двух дочерей. Все дочери живут в Лондоне. Когда я впервые навестила соседей, боковая комната была завалена яркими отрезами атласной материи, там же стояла и швейная машина, на которой Роза шила наматрасники вишневого и пурпурного цвета с блестящими, аляповатыми, расползающимися узорами для фирмы в Окхэмптоне. Раз в месяц Перси для порядка ездит в эту фирму. Наверху в доме ванная в розовых тонах, полы там застилает новый линолеум, повсюду оборки, зеркала и хромированные поверхности. Новая плита на кухне (тоже купленная в рассрочку), клетка с фисташками и голубыми волнистыми попугайчиками, чирикающими и посвистывающими в непосредственной близости от гостиной.

Первая встреча: в день, когда мы въехали, Роза принесла поднос с чаем для нас и рабочих. Живая, моложавая женщина, без умолку говорящая; казалось, она слушает не вас, а кого-то невидимого – тот стоит немного в стороне и рассказывает ей что-то интересное, в том же духе, но более убедительное. Светлая шатенка, с гладкой кожей, слегка полновата. Пятьдесят с небольшим? Перси выглядит лет на двадцать старше жены: высокий и очень худой, прямо скелет. На нем синяя куртка. Обветренное лицо с насмешливым выражением. Он владел пабом в Лондоне. В Южном Лондоне. Удивительно внимателен к Фриде и малышу. Задает правильные вопросы. Поет Фриде. У него слезящиеся глаза, он теряет вес, у него нет аппетита и депрессия после Рождества. Однажды миссис Б. подловила уходящего от меня доктора Уэбба. Он обследовал Перси. Сделал ему рентген. Перси прошел рентген вместе со всеми, но в отличие от других не получил снимок на руки. «Где ваш снимок, Перси?» Да вот медсестра сказала, что он должен прийти после обеда. После этого его на две недели отправили в пульмонологическую клинику в Хоксмуре среди холмов Бови-Трейси. Невежество Розы не имеет границ: почему двухнедельное обследование? Это обследование или лечение? Она отвечает, что спросит завтра, когда поедет в клинику. Я поражена: эти люди не задают никаких вопросов, просто отправляются «лечиться» со спокойствием коров, идущих на заклание.

Я была в церкви с Розой и Перси: настоятель приставил меня к ним. Перси – ревностный прихожанин. Роза в меньшей степени. Они ходят на службу раз в две-три недели, садятся всегда на одно и то же место – в среднем ряду слева. У Розы много хорошеньких шляпок. Скорее всего ей всего лишь под сорок. Еще были встречи за чаем – с ними, Тедом и Фридой. Чай отличный, к нему – горячая сельдь на тосте, блюдо с вкуснейшими пирожными с сахаром и глазурью. Фрида раскраснелась от жара камина, она слишком застенчива. Все настаивают, чтоб она держалась подальше от огромного пылающего синего глаза и золотых кнопочек телевизора в углу – этого огромного, загадочного, молчаливого сотрапезника. Со слезами Фрида утыкается в спинку кресла, прячась от резких голосов: за что они так? Мы смотрели альбом со всеми дочерьми – яркими, живыми, хорошенькими; темноволосые мужья тоже красивы. Дочь-модель элегантно позирует рядом с традиционным свадебным тортом. Буфет, телевизор и набор мягкой мебели занимают всю комнату. Тесное, душное, уютное место.

Потом они, в свою очередь, пришли к нам на чай. Перси заметно припозднился. Роза оделась нарядно, но чувствовала себя не совсем уверенно.

– Посмотри на эти чулки, Сильвия. – Она приподняла юбку, показав довольно поношенные толстые чулки. – Перси сказал, что мой костюм разошелся по шву на спине после чистки, да и ладно.

В прошлый раз, когда Роза пришла ко мне на чай, я испекла большой необычный бисквитный торт, на который потратила шесть яиц, ожидая в воскресенье семейство С. Но они не пришли: Джордж заболел, и я предложила его Розе. Торт ей очень понравился. Она уплетала его за обе щеки. Хотя выглядела нервной и дерганой. Говорила о пенсиях. Перси год не работал, не делал необходимых взносов, и их пенсию урезали (она получала 29 в неделю вместо 30), а ведь они не могли платить за тот год. («Вам разреши, – сказал им гадкий чиновник, – и все бы так делали. Почему бы