7 ноября 1942 года я сопровождал Гитлера в Мюнхен в его личном поезде. Подобные путешествия давали мне прекрасную возможность посвятить Гитлера в насущные, но требующие длительного обсуждения вопросы производства вооружений. Поезд был оснащен радиосвязью, телетайпом и телефонным коммутатором. В тот раз с нами ехали Йодль и несколько офицеров Генерального штаба.

Атмосфера была напряженной. Мы уже сильно опаздывали, так как на каждой большой станции надолго останавливались, чтобы подсоединить телефонный кабель к железнодорожной телеграфной системе и получить самые свежие донесения. Это было важно, так как с раннего утра мощная армада транспортных судов западных союзников в сопровождении военных кораблей двигалась через Гибралтарский пролив в Средиземное море.

В первые годы правления Гитлер имел привычку на всех остановках показываться народу из окна своего поезда. Теперь он, казалось, не желал столкновений с внешним миром: шторы на окнах, выходящих к вокзалу, обязательно опускались. Поздно вечером мы с Гитлером сидели в вагоне-ресторане, обшитом панелями из красного дерева. Обеденный стол украшали элегантные серебряные столовые приборы, хрусталь, дорогой фарфор и букеты цветов. За обильным ужином никто из нас сперва не заметил товарный поезд, остановившийся на заднем пути. Из вагона для перевозки скота на поглощавших ужин людей таращились оборванные, изголодавшиеся немецкие солдаты, среди которых были и раненые. Заметив в паре метров от себя эту мрачную картину, Гитлер вздрогнул и, даже не поприветствовав солдат, приказал лакею задернуть шторы. Вот так во второй половине войны прошла встреча Гитлера с простыми фронтовиками, такими, каким когда-то был он сам.

На каждой станции по всему пути следования нам передавали донесения авиаразведки о все большем количестве миновавших Гибралтар и идущих по Средиземному морю на восток судов. «Это величайшая десантная операция в истории человечества», – уважительно заявил Гитлер. Может быть, его обуяла гордость при мысли о том, что он явился причиной столь величественного мероприятия. До следующего утра десантный флот стоял севернее марокканского и алжирского побережья.

Ночью Гитлер выдвинул несколько различных предположений столь загадочного поведения противника, но самым вероятным объяснением ему казалось то, что это операция по широкомасштабному обеспечению всем необходимым англо-американских соединений, теснивших Африканский корпус Роммеля. Вот и ответ на вопрос, почему корабли держатся вместе, заключил Гитлер: они собираются пройти через узкий пролив между Сицилией и Африкой под прикрытием темноты, защищающей их от нашей авиации. Или же – и эта вторая версия больше соответствовала его склонности к рискованным военным операциям: «Сегодня вечером противник высадится в Центральной Италии, где не встретит никакого сопротивления. Немецких войск там нет, а итальянцы просто разбегутся. В результате противник отрежет Северную Италию от Южной. И что тогда станется с Роммелем? Он будет быстро разгромлен. У него нет резервов, а доставлять ему боеприпасы, продовольствие и горючее мы не сможем».

Увлекшись рассуждениями о грандиозных военных операциях, которых так давно был лишен, Гитлер ставил себя на место противника: «Я бы сразу занял Рим и сформировал новое итальянское правительство. Или – и это третий вариант – я воспользовался бы этим огромным флотом для десанта в Южной Франции. Мы всегда вели себя слишком благородно. И вот каков результат! Там нет никаких укреплений и немецких войск. Мы совершили огромную ошибку, не оставив там гарнизоны. Правительство Петена, без сомнения, не окажет никакого сопротивления». Временами он словно забывал, что все эти войска угрожают именно ему.

Догадки Гитлера были далеки от реальности. Ему даже в голову не пришло, что целью столь грандиозной десантной операции не обязательно должен быть внезапный удар. Высадить войска на безопасных участках, откуда они смогут методично, без ненужного риска развернуть наступление, – подобная стратегия была чужда Гитлеру. Однако в ту ночь он ясно понял одно: второй фронт из иллюзии превращался в реальность.

Наутро войска западных союзников хлынули в Северную Африку, и, несмотря на это, Гитлер не отменил свою речь в память неудавшегося путча 1923 года. Я по сей день помню, как был шокирован тогда. Вместо того чтобы хоть как-то обрисовать тяжесть положения и призвать народ объединить усилия в борьбе, он прибегнул к привычной риторике: «Мы уверены в нашей победе!.. Они полные идиоты (и это о противнике, которому лишь накануне воздавал должное!), если думают, что смогут когда-нибудь разгромить Германию… Мы не погибнем; следовательно, погибнут они».

Поздней осенью 1942 года на одном из оперативных совещаний Гитлер торжественно объявил: «Русские уже посылают в бой курсантов[140]. Это наглядное доказательство того, что их силы иссякают. Страна приносит в жертву будущее поколение офицеров, когда ничего другого не остается».

Несколько недель спустя, 19 ноября 1942 года, Гитлер, за пару дней до того удалившийся в Оберзальцберг, получил первые донесения о крупномасштабном зимнем наступлении русских. Наступление, которое через девять недель привело к капитуляции нашей сталинградской группировки, началось от города Серафимович[141].

После ожесточенной артподготовки крупные советские соединения прорвали позиции румынских дивизий. Вначале Гитлер пытался объяснить эту катастрофу и преуменьшить ее значение расплывчатыми замечаниями о низкой боеспособности своих союзников, однако вскоре советские войска начали теснить и немецкие дивизии. Фронт рушился.

Гитлер метался по залу Бергхофа, изливая гнев на командующих: «Наши генералы повторяют свои старые ошибки. Они всегда переоценивали силы русских. Судя по донесениям с передовой, противник исчерпал человеческий ресурс. Русские ослаблены; они понесли слишком большие потери. Разумеется, подобные донесения никого не устраивают. Кроме того, русские офицеры плохо подготовлены! Они просто не могут организовать такое наступление. Мы прекрасно понимаем, что для этого необходимо! Рано или поздно их наступление просто захлебнется. Они выдохнутся. А мы тогда бросим в бой свежие дивизии и покончим с ними».

В мирной атмосфере Бергхофа Гитлер просто не понимал, что происходит на востоке, но через три дня, когда дурные новости хлынули нескончаемым потоком, он помчался в Восточную Пруссию.

Через несколько дней стратегическая карта растенбургской Ставки на участке фронта от Воронежа до Сталинграда – протяженностью 200 километров – была исчиркана красными стрелами, обозначавшими прорыв советских армий. Синие кружки между стрелами показывали очаги сопротивления остатков немецких дивизий и дивизий наших союзников. Сталинград уже был обведен красными кольцами. Встревоженный Гитлер приказал срочно отправить войска с других секторов фронта и оккупированных территорий на южный участок. Оперативного резерва не было, хотя генерал Цайтцлер давно предупреждал: всем дивизиям в Южной России приходится защищать слишком длинный участок фронта, что не позволит им противостоять серьезному наступлению советских войск[142].