со зловещим треском происходило сейчас вокруг ее сердца. Крохотные трещинки в сплошной стене, которой она отгородила его от мыслей и воспоминаний об Остине, уже превратились в зияющие щели. Его появление дало первый толчок этому разрушению, и за неделю с каждым новым воспоминанием о нем выбоин становилось все больше. И теперь они уже напоминали глубокие провалы.

Сколько еще пройдет времени, пока эта защита не развалится совсем?

Как оказалось, пятнадцать минут.

До того момента, когда принесли заказанную еду и Би поглядела на свою тарелку – с ровным шлепком очень полезного яичного белка, увенчанного тремя каплями трюфельного масла и молодым ростком люцерны. Все то, что ей не нравилось в ее лос-анджелесской жизни (и что еще сильнее обострилось с неожиданным появлением Остина), внезапно оказалось так зримо представлено на этой тарелке, которая любого здешнего кулинарного критика несомненно привела бы в восторг.

На этот раз слезы уже не просто выступили – они вовсю заструились из глаз. И в этот момент внезапного и четкого прозрения она вдруг поняла, что совершила гигантскую ошибку. Что она сделала неверный выбор. Потому что этот ее омлет – далеко не сладкий сдобный пирог, а выпендрежный латте без кофеина – с белой пеной в виде дурацкого лебедя – совсем не то, что пиво.

А еще потому… что она любила Остина Купера.

Она позволила чувству унижения и злости на Чарли Хаммерсмита, а также своей гордыне затмить все прочее. Она допустила, чтобы этот самодовольный ублюдок подначил ее вернуться к тому, от чего она отказалась несколько месяцев назад. И чтобы потребность доказать ему, что она способна сама добиться успеха, вытеснила все прочие доводы.

Зачем вообще – ради всего святого! – она должна что-то доказывать этому мерзавцу?!

Видимо, она неосторожно шмыгнула носом, потому что Ким и Нозо резко оборвали разговор и дружно уставились на нее.

– Би? – встревожилась Ким. – Ты что… плачешь? У тебя что-то случилось?

Торопливо утирая слезы, что неудержимо выкатывались из-под оправы очков, Би издала полусмешок-полувсхлип.

– Нет.

– Боже ты мой… – произнесла Ким, и обе женщины, с двух сторон потянувшись через столик к Би, тронули ее за предплечья. – В чем дело?

– Я хочу пирог. – И она громко всхлипнула, поскольку ее самообладание явно начало улетучиваться.

Женщины переглянулись.

– Ну ладно, – очень мягко сказала Нозо, – уверена, что на кухне сумеют раздобыть для тебя какую-нибудь выпечку.

«Да, только ведь это будет не тот пирог, что печет Энни!»

– Простите, но… Как думаете, девушки, сможете провести эту встречу без меня? Мне необходимо… Побыть немного одной и подумать.

Би чувствовала себя виноватой, поскольку эта встреча была назначена именно по ее настоянию. Однако Ким и Нозо были в курсе планов по привлечению Лейлани в свои ряды и полностью согласились с Би. Так что вполне могли сегодня обойтись и без нее.

– Разумеется, – погладила ее по руке Ким. – Иди и думай, сколько надо.

На самом деле Би и понятия не имела, куда пойдет, после того как ушла из ресторана. Она просто отправилась бродить пешком. Бесцельно и неприкаянно. Тротуары, оказывавшиеся под ее ногами, были как будто незнакомыми – и в то же время причудливо встраивались в ее ДНК. В голове вихрями крутились размышления. Об Остине. О любви. О Криденсе. О том, как она взяла и все испортила. О Greet Cute и своем будущем.

О маме и об отце.

Осколки воспоминаний детства – и хороших, и плохих – проскользнули в ее голове, точно солнечные лучи, которые она была не в силах поймать.

В какой-то момент начался дождь, и Би в поисках укрытия поскорее нырнула в ближайшую лавку – в одно из тех мест, что битком набиты разной стариной вкупе со всевозможными красивыми пылесборниками и побрякушками. Плетеные корзинки, постельное белье, старинное стекло и антикварный фарфор соседствовали на стенах и полках с поддельными лосиными головами и безвкусными японскими кошками с поднятой лапой. Би стала бессмысленно слоняться по магазину, просто чтобы переждать ливень. Видимо, ее мозг решил, что лучший способ справиться с утренним потрясением – это на некоторое время просто отключиться.

Так, неторопливо бродя по лавке, она оказалась перед большой картиной в позолоченной раме – пейзажем с полевыми цветами. Стиль работы был очень характерным и хорошо отличимым, точно отпечаток пальца.

Тот стиль, что Би знала так же хорошо, как биение собственного сердца.

У нее перехватило дыхание. В ушах гулко застучал пульс. Горячая влага защипала слезные протоки и заструилась по лицу. Би не видела этой картины почти тридцать лет, однако помнила ее так, словно это было вчера. Помнила, как она сидела рядом с матерью, которая наносила на работу последние легкие мазки. Как всем нутром ощущала эту абсолютно захватывающую дух красоту цветения полевых цветов.

Так же, как ощущала и сейчас.

Картина ничуть не потеряла яркости за минувшие годы. Этот невероятный калейдоскоп красок был таким же колоритным и живым, как и тогда, когда только вышел из-под кисти. Видно было, что кто-то бережно хранил эту картину.

Позади Би остановился парень с бейджиком на груди.

– Порой искусство так сильно трогает за душу, верно? – мягко произнес он, словно привык уже видеть, как случайные посетители плачут перед картинами.

– Угу, – покивала Би, даже не пытаясь вытереть слезы.

– Она называется «Полевые цветы долины Карризо».

Да, Би помнила ее название. Не оглядываясь на продавца (она вообще была сейчас не в силах шевельнуться), она лишь спросила хриплым, каким-то незнакомым ей голосом:

– Сколько стоит?

– Для вас это будет семьсот долларов.

Би, не раздумывая, полезла в сумочку за кредиткой и передала ее парню.

– Я ее покупаю.

Она купила бы эту картину за любые деньги!

«Благодаря» непримиримой чистке, произведенной ее бабушкой, и полной безучастности (или, напротив, соучастию) отца в не слишком-то лестном повествовании, выстроенном вокруг реальной истории жизни ее матери, у Би не было ничего из маминых творений. Даже став взрослой, она ни разу не потрудилась поискать ее работы в интернете, потому что ее душу разрывало от внутренних противоречий. А еще потому, что Би считала это предательством по отношению к тем людям, которые вырастили ее и воспитали.

Отец и бабушка пытались загородить ее от тяжелейших эмоциональных перепадов, омрачавших психическое состояние мамы, всячески придавая жизни Би стабильность и упорядоченность – как до, так и после гибели матери. Би поняла это, уже когда стала взрослой. И она ни в коей мере их не винила. Но из-за этого Би потеряла то, что жизненно необходимо для каждого человеческого существа