произнес он наконец низким хрипловатым голосом, – я так понимаю, здесь возникло какое-то недоразумение с трусиками?

«О боже милостивый… – сглотнула Би. – Никогда, похоже, не привыкну, как он произносит это слово».

– Здравствуй, Остин.

Он кивнул в ответ:

– Привет, Беатрис. – Затем, пристально поглядев на нее, спросил: – Так… ты и вправду вернулась?

– Да.

– Почему?

Би заморгала от его скоропалительных вопросов, звучавших не грубо, но достаточно прямолинейно. Остин имел на это право. И ему требовался такой же прямой ответ.

– Потому что я не хочу быть где-то в другом месте.

Он медленно кивнул.

– Что ж… это хорошо.

Би улыбнулась.

– Я кое-что тебе привезла.

Совладав наконец с еще непослушными ногами, она дошла до дивана, где и пряталось в ожидании прихода Остина упомянутое «кое-что». Остин ступил внутрь, закрыл за собой дверь и направился к Би. Когда он был уже на полпути к ней, Би быстро наклонилась, достала из-за дивана квадратную рамку с рисунком размером немногим меньше, чем метр на метр, и водрузила ее на спинку дивана.

Остин резко остановился, изумленно разглядывая пейзаж с угольно-черными очертаниями их дома на ранчо и природой в пастельных тонах в лучах закатного солнца. Би внимательно следила за его лицом.

– Беатрис… – наконец произнес он приглушенным голосом и перевел взгляд на нее. – Это… просто…

По рукам у нее побежали мурашки.

– Если рамка не нравится, то могу поменять. – Она выбрала простой деревянный багет, хорошо перекликающийся с внутренним убранством ранчо. – Или можно вообще оставить без рамы.

Остин подошел ближе, оказавшись уже в шаге от Би, и снова залюбовался картиной.

– Она идеальна, – восхищенно произнес он. – Это именно то, – перевел он взгляд на Би и замер, глядя ей в глаза, – что я и хотел. Мама будет в восторге. Спасибо!

Би просияла. От облегчения и радости у нее едва ли не закружилась голова. Она понимала, что это не может исправить то, что она натворила, и то, как все вдруг оборвала. Но как только она решила для себя вернуться в Криденс, то желание нарисовать ранчо Куперов, о чем Остин просил столько недель назад, сделалось неодолимым.

И как же это было замечательно – не подавлять внутренних порывов, не притворяться, будто просто чиркаешь каракули карандашом или мелками. А целиком отдаваться этому занятию. Ранчо Куперов обрисовалось у нее менее чем за час, она легко его вызвала из памяти. А золотисто-розовые оттенки воскресили в ней тоску по тем тихим воскресным вечерам, когда в кругу семейства Остина они пили чай со льдом.

Шагнув вперед, Остин забрал у нее картину и опустил на сиденье дивана, бережно прислонив к мягкой спинке. Затем, развернувшись к Би, подступил еще чуть ближе, боком прижавшись к дивану сзади. Она тоже повернулась к нему, непроизвольно копируя его позу. В висках тяжело запульсировало от осознания того, что она может просто протянуть руку и его коснуться. Если только он позволит.

– То есть… ты все ж таки художник?

Улыбка на лице у Би померкла.

– Да. Ты оказался прав. Я действительно художник и всегда им была. – Как же чудесно было открыто это признать! Тем более объявить это своему мужчине. – Совсем как моя мать.

– Так твоя мать – художник?

– Была.

Он вопросительно поднял бровь:

– Она что, отошла от дел или?..

– Она умерла, – пояснила Би, закончив за него фразу. – Когда мне было десять лет.

– Ох, Беатрис, извини, – наморщил он лоб. – Мне очень жаль.

В его глазах светилось нежное сочувствие, смягчившее остроту ее эмоций. Би покачала головой.

– Не стоит, – мотнула она головой и тихо добавила: – Это было уже очень давно.

– С ней… – начал он и запнулся. – Она, что…

– Она погибла в автомобильной аварии.

Поморщившись, Остин покачал головой.

– Господи… какой ужас.

– С ней в машине был еще один человек, который тоже погиб. Мужчина, намного моложе ее. Они вместе сбежали за пару недель до трагедии.

– Ясно, – медленно кивнул Остин. – Вот почему ты так опасалась заводить со мной отношения?

– Да. И именно поэтому я большую часть жизни отрицала и подавляла ту часть себя, которая определенно тяготела к искусству. Отец столько боли пережил с моей матерью, что творческое начало… в нашей семье… уже не поощрялось. У них с бабушкой, которая к нам переехала жить, когда не стало мамы, был для меня целый свод правил. Великое множество запретов, нацеленных на перенаправление моих способностей. И мне понятно, почему. Я, сколько себя помню, рисовала, и у меня неплохо получалось. Но они очень любили меня и опасались, что я стану тем самым «яблоком от яблони». Господи… да я сама боялась этим «яблоком» оказаться!

– И тут нарисовался я…

– Угу. – Би улыбнулась. – Я готова была нарушать какие угодно правила, но ты для меня был точкой невозврата… запретной чертой. Которую категорически нельзя было пересекать. Пока я уже больше не в силах была тебя игнорировать. И тогда я стала оправдывать свою связь с тобой тем, что ничего особенного не происходит, что я не убегаю при этом от семьи. Что между нами нет, собственно, никаких серьезных отношений. Хотя, разумеется, они были.

Остин взял ее руки в свои, поднес к губам и стал целовать костяшки пальцев. У Би от его нежности замерло сердце.

– Еще как были! – добавила она.

Остин прижал ее руки к груди, и Би прильнула к нему, наслаждаясь их близостью.

– Но на самом деле… Не столько ты был для меня запретной чертой, сколько вот это, – указала она на картину в раме. – Именно это больше всего приводило меня в ужас. Что я уступлю этому сидевшему во мне притяжению. Что я предамся искусству. Потому что из детства я вынесла слишком отягощенный опыт общения с искусством, оставивший во мне чересчур много эмоционального багажа. Вот почему меня так устраивала моя работа в рекламе. – Она невесело усмехнулась. – В рекламе не плачут.

Остин хохотнул, но быстро посерьезнел.

– Я очень сожалею, Беатрис. И тому, что довелось тебе пережить. И особенно тому, что никогда не спрашивал тебя о таких вещах. Мне всегда казалось, что в любую минуту ты можешь сорваться и сбежать, и я боялся спугнуть тебя слишком настойчивыми и поспешными расспросами. Хотя я всегда чувствовал, что тебя что-то тяготит. И мне, конечно, следовало быть немного посмелее.

– Нет, – помотала головой Би. – Ты-то как раз открыл передо мной прекрасные возможности, и я ими не воспользовалась. И это я ужасно сожалею. – Она глубоко вздохнула для уверенности и поглядела ему в глаза. – Я очень сожалею, что была настолько озабочена тем, чтобы не влюбиться