что только из болезней на невзгодах вырастают поистине чудотворные лекарственные цветы, — коварно отчеканил Зархель, а затем выпорхнул из-за стола.

Советник взмахнул рукой по направлению к выходу из шатра, намекая гостям, что те порядком засиделись, однако Ид-Ремон, так и не получивший того, за чем пожаловал к Горе Тысяч, радушно изрёк:

— Ваша Светлость, завтра в Орме состоится празднество цветов. Моё семейство шлёт Вам поклон, и спрашивает, не изволите ли Вы посетить пиршество по случаю, которое пройдёт в Поместье Слив?

— Уже завтра? — опомнился Зархель.

После того, как рот его освободился от слов, мысли советника тут же устремились к мумии Отравляющей Фахарис. Только сейчас, окинув гостей пристальным взором, он заметил, что к одеждам донгов уже были прикреплены цветы, символизирующие их дома: сине-фиолетовые горечавки значились на светло-зелёном кафтане донга Ална и васильки на сливочно-бежевой тунике из плотной ткани донга Адана.

Раскланявшись и извинившись за своё вероятное отсутствие на предстоящем празднестве, Зархель объявил:

— Дуностар, прошу, проводи гостей, им следует отправиться в дорогу затемно, а мне давно уже надлежит снова взяться за бумажную работу.

Молодой человек рукой указал направление для донгов, однако более серьёзный правитель Ална задержался. Бородатый мужчина средних лет с приятным лицом склонился к плечу Главного советника, а затем учтиво вымолвил:

— Что же касается войск? Разведка докладывает, что силы дома Чёрных Ворот сгущаются пуще туч в конце весны, да и этот странный бессмертный маг-наставник Его Высочества наследного принца ничуть не прибавляет уверенности. Как бы он не испортил наши игры, Ваша Светлость.

— Мы не ищем войны, — таинственно и лукаво протянул Зархель, — но, если война найдёт нас — стоять в стороне не будем. А о наставнике Его Высочества не беспокойтесь вовсе, он станет нашим лучшим козырем. Или разменной картой. Всё зависит от его же благоразумности.

Ид-Ремон, второй ар дома Алн, низко поклонился Зархелю и удалился вслед за своим приятелем и Дуностаром. Советник, наконец оставшийся в уединении, прикрыл глаза, сладко улыбнулся и тихо прошептал:

— Для кого-то красота заключается в красном. Для нас же чёрный — самый желанный цвет. О, возлюбленная Фахарис, я слышу тебя. И спешу к тебе.

Проведя какое-то время в оцепенении с блаженной улыбкой на устах, Зархель пришёл в себя и взялся за отложенные труды с прежним рвением, как и обещал гостям. Он вернулся в частые опочивальни посреди шатра и уселся за письменный столик. Опять перебирал доносы и отчёты, и, поглощённый работой, вдруг проворчал:

— Откуда прилетели слухи? Кто их распускает? Чёрное разносит грязь или белое рождает чёрные пятна? Кого… мне первым покарать?

Хотя, может, это и был тот редкий случай, когда чёрное вершило светлые дела? Впрочем, такое предположение — столь же ненадёжно для человека, как и любая неизвестная «путеводная» звезда.

Когда Дуностар снова заглянул в шатёр правителя, занятый дядя отослал его подальше, и полководец двинулся в собственную палатку, гораздо менее обширную и роскошную, однако тоже не лишённую некоего изящества.

Устроившись за письменным столом и приняв почти такую же позу, как и Зархель, Дуностар глубоко задумался о прошлом. Может, Зархель Великолепный искренне считал, будто глупость стояла на страже целостности души его неотёсанного племянника. Может, в какой-то мере это являлось правдой, впрочем, даже прямолинейный и понятный, а, значит, и благонадёжный Дуностар очутился не таким уж и простым.

Молодой человек возложил локти на стол и ухватился за голову. И сколько он не пытался отогнать навязчивые мысли, сколько не принуждал себя думать лишь о насущном, воображение неизменно возвращало Дуностара в тот самый день, который не столь давно припоминал Сэль Витар, посещая былое на пару с Эром Данаарном.

После того, как Зархель преподал двоюродному племяннику особенный «урок» и Его Высочество лишился чувств, Дуностару было приказано вернуть непокорного принца в его покои, что седьмой ар и проделал, разумеется. Однако вслед за тем, как молодой полководец аккуратно положил своего венценосного родственника на ложе и привёл одежды принца в порядок, на него самого будто снизошло помешательство, и Дуностар, полностью потерявший голову, снял с большого пальца наследника тонкое золотое кольцо-печать. Сэль то ли спал, то ли находился без сознания — во всяком случае, он так и не заметил пропажи, ибо владел несметным числом колец и перстней. Его ларцы и шкатулки для драгоценностей ломились от украшений, и, мягко говоря, украденное Дуностаром кольцо имело весьма спорную ценность — как в плане истраченных на него средств, так и умений мастера. Но для седьмого ара этот скромный предмет превратился в наиболее сокровенную вещь; Дуностар дорожил кольцом, наверное, даже больше, чем своим возлюбленным мечом, всегда нося его на левом мизинце, частенько пряча за перчаткой.

Если бы теперь Дуностар попал под следствие богов, то и на суде всевышних не смог бы чистосердечно признаться, зачем тогда украл у беспомощного кузена столь дешевую безделицу. Седьмой ар просто не знал ответа, однако вопрос этот, словно гнойный нарыв или незаживающая язва, продолжал мучить его душу, изводя изнутри и подтачивая трезвомыслие. В любое свободное мгновение Дуностар обращался к кольцу, и крутил его на пальце.

— Ур! Химгур! Кардрагон! — разносились завывания молящихся, и полководец не выдержал.

Наверное, ему больше всех из присутствующих досаждали эти крики. Дуностар схватил со стола позолоченный кубок для вина и с остервенением зашвырнул его в противоположный угол палатки, выпалив при этом:

— Ради всевышних, заткнитесь уже!

— О… я не вовремя, Ваше Сиятельство? — зазвучал высокий и стройный, но пленительный женский голос, и Дуностар резко повернулся.

В проходе он узрел дорогого гостя — свою старшую сестру.

— Что Вы, Ваше Сиятельство, для Вас я найду час даже в единственной минуте, — игриво отозвался хозяин, растягивая губы в тёплой улыбке.

Он совсем не ожидал увидеть сегодня родную сестрицу, верного друга и соучастницу во всевозможных проказах в детстве. С тех пор, как старшие дети донга Аонов повзрослели, они предпочитали наиболее безобидные и безболезненные из шалостей, и потому звали друг друга смеха ради «сиятельствами», как и велели придворные титулы, даже в узком кругу семьи.

— Что тебя печалит, Зуностар? — выдала гостья своим обычным тоном, немного поучительным, немного снисходительным.

Её звали Неридэ́я, она была на три года старше седьмого ара Аонов, и сама считалась четвёртой, среди дома Тёмных Ручьёв с того самого дня, как их общая мать, родная сестра Зархеля, скончалась от затяжной болезни. Неридэя, в отличие от Дуностара, обладала не только поразительной красотой и завидным здоровьем, боги не обделили её и выдающимся умом, поэтому женщина всегда чувствовала ответственность перед своими младшими