Слуги обставили шатёр правителя весьма пышно, ведь Зархелю всегда нравились красивые вещи. Всё здесь, начиная от тканей и заканчивая раскладной мебелью, обладало своим очарованием и яркой индивидуальностью, и было выполнено из лучших материалов. Кое-где поблёскивали подвески из драгоценных камней, где-то расплывались блики по лоснящейся поверхности посуды из золота и серебра. В жаровнях вместе с углями тлели благовония, и в целом эти переносные мрачные чертоги напоминали истинный дворец.

Зархель, шагнув под навес, сразу направился в южную часть шатра, обращённую в частные покои, тогда как северная сторона, огороженная ширмами и занавесами, была обустроена под приёмный зал. Дуностар последовал за дядей.

Хозяев встречал безмолвный слуга, стоящий возле кровати. Сперва его нечёсаные волосы и белоснежная кожа могли показаться довольно подозрительными для несведущих, но лишь до того момента, пока они не заметили бы совершенно чёрные глаза прислужника. Его белки будто бы полностью заволокла непроницаемая плёнка, а на конечностях проступали надутые синюшно-фиолетовые вены, и в общем он смотрелся весьма жутко и наводил страх на любого, с кем сталкивался. Посвящённым же было доподлинно известно, что перед ними возвышается не какой-то там «слуга», а изменённый с помощью колдовства негуль — повреждённое воплощение утопшего. Дуностар примыкал к тесным рядам «посвящённых», ибо дядя всегда вводил племянника в курс собственных тайн. Всё-таки, Зархель считал, что седьмой ар Аонов слишком глуп для того, чтобы предать его или даже чтобы в секрете строить личные честолюбивые планы, поэтому он никогда не сомневался в верности Дуностара.

Главный советник утомлённо вздохнул и опустился на одноместную кровать, которую поддерживали резные ножки в форме львиных лап из чёрного дерева.

— Дядя, Вас ожидают донги Ална и Адана, — тихо напомнил полководец, взирая исподлобья на воплощение утопшего.

Негуль-слуга так и остался стоять возле постели, даже не шелохнувшись. Он не издавал каких-либо звуков, не выказывал интереса к происходящему, и единственное, что говорило о его присутствии в мире живых — так это грязные, глинистые следы, которые эта тварь разносила по шёлковым и шерстяным коврам в шатре. Правая нога негуля была заменена на иссушенную конечность, найденную во время раскопок в котловане, а затем, при помощи новых колдовских чар, которые теперь подчинялись Зархелю, конечность «приращивалась» к телу воплощения утопшего, скрепляясь с корпусом особенной глиной с добавлением пыли из зиртана.

При соприкосновении с землёй изменённые негули могли покрываться слоем грязи, будто бы живой, и вполне недурно слушались приказов своего создателя — Зархеля.

— Дядя…

— Дай мне хотя бы переодеться! — возмущённо рыкнул советник. — Не могу же я предстать перед донгами в столь неподобающем виде.

— Разрешите, я помогу Вам.

Дуностар подался вперёд, по направлению к небольшой кушетке, на которой были разложены свежие и чистые одежды для советника, но Зархель остановил его:

— Нет-нет, пускай слуга помогает. Пускай же моё дитя помогает мне.

Посвящённые в секреты дома Аон звали между собой повреждённых негулей просто «слугами», дабы не привлекать лишнего внимания и не порождать сплетен. Безвольных воплощений утопших, конечно, разумней было бы наречь «рабами», однако содержать рабов в Элисир-Расаре нынче было не модно, и это тоже могло бы навредить репутации семьи, которую и без того не жаловали многие.

Зархель поднёс к лицу руку, пальцы которой тоже уже сильно видоизменились: их теперь словно покрывали мелкие, тёмные чешуйки, а ногти на кончиках начинали заостряться и чернеть. Советник потёр друг о друга подушечки большого и указательного пальцев, и между ними заструились полупрозрачные угольные вихри. «Слуга»-негуль от магических манипуляций владельца пришёл в некоторое волнение и оживился. Зархель поднялся на ноги и развёл конечности по сторонам, позволяя негулю проделать всю работу за себя. И пока воплощение утопшего снимало бархатную мантию хозяина, а затем облачало его в роскошный, длинный балахон с вышивкой золотой нитью и украшениями из жемчугов, Дуностар изучал странное тело покорного прислужника.

По воплощениям утопших всегда трудно было определить, какому полу они принадлежат — мужскому или женскому. И поскольку вокруг негулей клубилось множество мифов, а нрав их был чрезмерно кровожадным и агрессивным, никто не пытался выяснить, чем именно они промышляют на просторах Ассалгота, как размножаются и как появляются на свет. Лишь одно было доподлинно известно: негули обожали поглощать живое, однако не брезговали и мертвечиной. Некоторые крупные особи выказывали такую свирепость, что могли напасть даже на стаю уграшей — второе проклятье Сломанного побережья Исар-Динн и бич всего королевства. А этот тип прилежно занимался вверенной работой, прикасаясь к господину аккуратно и обходительно. Кое-где на руках, ногах и корпусе изменённого негуля темнели причудливые разводы, походящие на трещины в земной коре, через которые наверх будто извергались почвы. Внутри смеси из глины, грязи и пыли зиртана постоянно что-то шевелилось и мерцало, словно в глубине мигали магические искры и дымились неостывшие угли чародейства.

Дуностар, прекрасно осведомлённый о том, что эти «слуги-рабы» должны скорее называться «солдатами», неодобрительно вскинул одну бровь вверх, однако дядя не заметил дерзких ужимок молодого человека. После того, как туалет Зархеля завершился, и его талию подхватил тугой кушак с дорогостоящими бусинами и брошами, он снова устало уселся на постель с закрытыми глазами.

— Дядя? Нам пора.

— Да, знаю. Помолчи чуток, — как-то слишком радостно прошептал Главный советник.

Его иссушенное, морщинистое лицо украсила блаженная улыбка, ведь он вспоминал, как совсем недавно совершал поклон и приносил жертвы Отравляющей Фахарис.

Разумеется, Зархель Великолепный не был дураком, и изначально он не верил в божественное происхождение откопанной мумии. Её почерневшее и скукожившееся тело когда-то принадлежало высокопоставленной особе, что занималась колдовством при жизни и была связана с майном прочными узами. Однако, кажется, жрица обезумела от токов магических энергий и, тем или иным путём, нашла свою судьбу в могиле. Её заботливо укрыли тонкими и изысканными тканями, снабдили всем необходимым, нарядили в золотые и янтарные украшения, водрузили на плиту из камня с отпечатком доисторического цветка, и положили на дно очень глубокого колодца, в центре какого-то священного сооружения.

Сегодня обелиски и известняковые блоки этого сооружения уже начинали проступать сквозь почвы, постепенно обнажаемые сворой рабочих под руководством Нота Четырёхрукого. На дне храма обнаружили чаши на длинных ножках, вырезанные из базальта, колонны, некогда служащие опорой потолку, и бассейн, обнесённый оградой. Только вот бассейн заполнялся вовсе не обычной водой, когда-то там плескалось жидкое либбо. Затем, вероятно, исток пересох, остатки либбо затвердели и образовался зиртан. Он ковром покрывал стены, плиты, осколки зданий, все мумифицированные тела. Видимо, либбо ушло из этих земель, однако теперь оно снова потихоньку пробивалось через дно святилища.