Он без слова пропустил Агнешку в дом, притворил дверь. Она вошла, держа в складках юбки зажатую в кулак руку.

Они прошли через хозяйскую половину дома и очутились в нанятых манусом комнатах. Едва последняя дверь затворилась за спиной лекарки, молодой маг не пожелал больше сдерживать себя. Сгреб девушку в охапку, жадно целуя ее золотые косы, лоб, бледные сжатые губы, полные тревоги глаза.

— Знал, знал, что ты придешь, лисичка. Знала бы ты, как я искал тебя, как оплакивал. Думал, уж в живых тебя нет, Ягинка.

Агнешка закрыла глаза. Забытая, проклятая нежность закружила ее подобно метели, обжигали снежинками жадные, торопливые поцелуи мануса. Агнешка чувствовала, как разгорается в нем страсть и с нею расходится, теряя берега, колдовская сила. Еще, еще немного.

Под ногами с хрустом вырастали прямо из досок пола ледяные иголочки.

Агнешка потянулась к руке мануса, блуждавшей по ее бедру, вложила кулачок в его ладонь и, попросив шепотом прощения у Землицы и Илария, разжала пальцы, уронив колечко из волос в середку манусовой ладони.

Руки, властные, тоскующие, что терзали ее жадными ласками, сжались неумолимым кольцом, так что Агнешка не могла ни вдохнуть, ни крикнуть. Вот-вот раздавит ей ребра манус, переломит хребет.

Со звоном рассыпались в мелкую пыль ледяные иголочки, снежный вихрь закружился вокруг лекарки и синеглазого мага и со страшным шепотом ушел в грудь Иларию, заставив его расцепить руки. Манус отступил, озираясь, словно в одно мгновение забыл, где он находится. Хотел что-то сказать, но горло выпустило лишь короткий хрип.

— Ты кто? — испуганно спросила Агнешка.

— Я… — Манус поднял на нее взгляд, в котором плескалось безумие, но странное выражение схлынуло, оставив только страдание и усталость. — Я — Владислав… Чернский… Князь Владислав… Я князь Владислав…

Глаза мануса закатились, он рухнул навзничь, как подкошенный. Агнешка бросилась к нему, припала к груди, слушая колотящееся сердце. Почувствовала, как тяжелая ладонь опустилась ей на спину, прижала лекарку к груди лежащего на полу мага.

— Ханна, — выдохнули его губы. — Ханна.

Она высвободилась из-под руки, потянула князя за ворот рубашки. Он застонал от боли.

— Вставай, Владек, — сказала она со слезами. — На нас напали. Вот-вот кровью умоется твоя Черна.

Вместо ответа князь притянул ее к себе, прильнул губами к губам, и уж не метель — отчаянная огненная буря подхватила Агнешку, опалив, опустошив и заполнив всю до краев сладкой истомой. До самого сердца коснулся Владислав Чернский, похитил дыхание и волю. Агнешка приникла к нему, забыв об осторожности. Заплясали вокруг них белые змейки, свиваясь в толстые жгуты, ища, куда бы направить все сметающую волю.

Владислав оттолкнул девушку и снова прижал к себе, но уже касаясь лишь одежды. Сел на полу, рассматривая новое тело. Потрогал лоб, недобро усмехнулся.

— И княжеский рубин на месте, — сказал он. — Кто напал?

— Хутора.

— Сколько… лет меня не было?

— Без дня три недели, князь, — сказала она тихо.

— Скоро же стервятники налетели. Готовились? Где все? Как сыновья? Где Игор, Конрад?

Агнешка прижалась щекой к его плечу, зажмурилась, не в силах больше выносить пытку. Сердце ее чувствовало Владислава, пело ему, говорило с ним, а глаза твердили, что перед ней Иларий: насильник, обманщик, мучитель.

Она рассказала все, как было. О том, что с детьми все хорошо, Мирослав поправляется, хотя и треплет его княжеское чутье, заставляет болеть за удел. Что кончается Игор, старик-словник и Конрад прячутся в доме у мануса Борислава и тот, верно, уже отправился добровольцем и примкнул к удельной сотне, где не досчитались после разбойничьих набегов на деревни больше пятнадцати магов.

Владислав не перебивал ее, только стискивал все сильнее челюсти.

— Вернешься? — спросила Агнешка тихо.

— Как? Нынче уж я не Владислав Чернский, высший маг, а манус… как его, бишь?

— Иларий, — подсказала Агнешка.

— Ведь ты теперь и смотреть на меня не сможешь, Ханна, — печально заметил князь. — У меня теперь его лицо.

— Ты — не он и не станешь никогда, князь, — ответила Агнешка, качая головой. — Помнишь, говорили мы с тобой о том, отчего ты несвободен. Вот он свою силу и свободу ценил выше всего, оттого нет его, а ты здесь.

— А он тут, — сказал князь, поднял с пола краем плаща колечко из рыжеватых волос и протянул лекарке. Она хотела разорвать его, но князь жестом остановил.

— Оставь. Как не будет во мне нужды — уйду. Просто дашь мне его — и снова получит манус Иларий свое тело, и не станешь ты так корить себя, что забрала его жизнь. Да, все вижу. Там, где я был, учишься глубоко глядеть и каждую мысль словно вещь чувствовать. Отведи меня к остальным, Ханна. Надо нам крепко подумать, как Черну спасти и себя не выдать. Если узнает Агата, кто я, — не видать мне Мирослава и Черны не спасти…

Над темным, местами тронутым робкой весенней зеленью полем отчаянно щелкал жаворонок, выводил, тоскуя, звонкую чистую свою песню. Ветер неторопливо шевелил стяги, да солнце всплескивало искрами на гербах.

Короткий крик рожка.

Первыми ударили маги. Льдистые искры осыпались на траву. Прикрытые заклятьями с обеих сторон, копейщики пошли вперед, ощетинив ряды. Чернцев было мало. Первая линия магов, защищавших копейщиков, выдохлась: то здесь, то там снимали маги щит, чтобы пустить смену, и ратники, попавшие под действие спеленывающих заклятий вражеских колдунов, падали на колени, не в силах пошевелиться.

Конники появились справа. Яростно обрушились на чернских ратников, загоняя их к лесу, где уж поджидали, схоронившись в засаде, вооруженные мечами из проклятого металла наемники.

Какой-то бородач, коренастый, с копной черных волос, на которую, верно, не удалось найти кожаного шлема, отчаянно хлестал с правой руки белыми молниями, а когда сила выдохлась, вытащил из-за спины пару железок и, ловко орудуя ими, заставил нескольких наемных мечников отступить. Однако противников было слишком много, и скоро бородатый упал.

Чернцы отступали, стараясь держать строй и не уходить к лесу.

Копейщиков сменили палочники. Разрядив свои посохи в защите на покров для копейщиков, теперь они отчаянно дрались ими. За криками и треском дерева никто сразу не приметил, как на поле показались новые всадники под лисьим бяломястовским стягом, предводительствовал которыми статный молодой маг в голубом плаще книжника. Да только глядели все не на плащ, а на повязанное белым платком лицо.

— Князь Якуб! — крикнул кто-то радостно. — Подмога! Правду сказала княгиня!

И тут тот, кого приняли они за Якуба, вынул из поясной сумки книгу и, подняв ее над головой, ударил силой по открытым ему сбоку чернским магам, сбивая с ног. За ним, целясь по трое-четверо, начали наносить магические удары маги из бяломястовской дружины. Отповедь била их по плечам, кого-то вышвырнуло из седла, но чернцам пришлось куда хуже. Сотники скомандовали отход, пытаясь сохранить и перегруппировать горстку ратников, но все стороны понимали, что исход битвы уж ясен и Черне стоит опустить знамена.