– Не стреляй! – во все горло кричу я.

Шум оглушает. Тысяча децибел. Больше. Дверь срывает с петель, она с грохотом валится на пол, и кажется, что сотня вооруженных полицейских врывается в комнату. Шум, столько шума! Они кричат, мы кричим, и…

– Бросай оружие!

Лора оглядывается на угол комнаты, пистолет все еще у нее в руке. Мама наступает на осколки битого стекла на краю балкона. Край ее платья полощется на ветру. Мама смотрит мне в глаза.

А потом она падает.

Я кричу – все кричу и кричу и уже не знаю, раздается ли этот вопль только в моей голове или все окружающие тоже его слышат. Ее платье трепещет на ветру, как нераскрывшийся парашют, тело вращается, вращается, вращается, несется вниз. Над нашими головами взрывается фейерверк, наполняя небо золотыми и серебряными искрами.

Рядом со мной полицейский, он что-то говорит, но я его не слышу, на его лице тревога. Полицейский кутает меня в плед, укрывает Эллу. Положив ладонь мне на спину, он выводит меня на лестничную клетку, не дает задержаться в комнате, хотя, пока мы идем по гостиной, я вижу Лору на полу, над ней склонился другой полицейский. Я не знаю, жива она или мертва. И не знаю, есть ли мне до этого дело.

В «скорой» меня трясет. Девушка-парамедик приветливо улыбается мне, ее светлые волосы заплетены в две толстые косы, падающие на плечи. Она подносит шприц к моей руке, делает мне укол, и через пару секунд я чувствую себя так, словно выпила бутылку вина.

– Я кормлю грудью, – запоздало спохватываюсь я.

– Малышке не пойдет на пользу, если у вас случится паническая атака. Пусть лучше подремлет лишний часик, чем получит от вас адреналин, попавший в грудное молоко.

Задняя дверца «скорой» открывается со щелчком, и мне кажется, что я узнаю полицейского, он давал мне плед, но от укола перед глазами у меня все плывет и люди в форме будто все на одно лицо.

– К вам гости, – говорит полицейский, отступая.

– Нас не пускали за полицейское заграждение. – Марк забирается в «скорую» и резко, едва не падая, садится на лежанку рядом со мной. – Никто не говорил, что происходит. Я так испугался, что вы… – Он замолкает, голос изменяет ему, и Марк заключает нас с Эллой в объятия.

Малышка спит, и я снова думаю о том, видят ли младенцы сны и станут ли преследовать Эллу кошмары после всего, что случилось сегодня.

– Настрадалась ты, Энни? – Билли пытается улыбнуться, но ничего у него не получается. Его лицо искажает тревога.

– Лора… – начинаю я, но голова постепенно тяжелеет, язык заплетается.

– Я уколола ей успокоительное, у нее шок, – говорит парамедик. – Может проявиться некоторая заторможенность.

– Мы знаем, – говорит мне Билли. – Марк позвонил мне, чтобы отменить вечеринку, и рассказал о случившемся. О двоюродной сестре Кэролайн и ее неадекватном бывшем муже. Мне вся эта история показалась какой-то странной. Кэролайн никогда не упоминала сестру по имени Анджела. А потом я вспомнил, что Лора взяла в нашем магазине «Мицубиси-Шогун».

Всего несколько часов назад я пряталась на заднем сиденье, накрывала собой автолюльку с Эллой, боялась, что меня увидят. Я словно вспоминаю фильм – или историю, случившуюся с кем-то другим. Мне не удается вспомнить, какой страх я испытывала тогда, и я надеюсь, что не только успокоительное притупило мои чувства. Надеюсь, что страх не вернется.

– Я заехал за Билли, и мы помчались сюда, – дополнил картину Марк.

Между ними что-то изменилось – нет напряжения, угасла их постоянная перепалка, – но я слишком устала, чтобы разбираться в этом сейчас. Парамедики деликатно выводят их наружу, укладывают меня на лежанку, забирают Эллу. Я закрываю глаза. Проваливаюсь в сон.

Все наконец в прошлом.

Мюррей

Глаза Сары были закрыты, лицо расслаблено, будто она просто спала. Рука казалась странно тяжелой, какой-то холодной, и Мюррей нежно погладил пальцем тонкую, словно бумага, кожу. Слезы без тени стыда капали на белую больничную простыню, оставляя темные пятна, как от летнего дождя.

В этой палате стояло четыре кровати, но только койка Сары была занята.

Медсестра тактично вышла в коридор, позволив Маккензи побыть наедине с женой в этот столь сокровенный момент. Увидев, что мужчина поднял голову, она вернулась.

– В вашем распоряжении столько времени, сколько вам нужно.

Мюррей коснулся волос Сары. Время. Какое драгоценное сокровище. Сколько времени они с Сарой провели вместе? Сколько дней? Часов, минут?

Недостаточно. Времени никогда не бывает достаточно.

– Можете поговорить с ней. Если хотите.

– Она меня слышит? – Он смотрел, как грудь Сары мерно поднимается и опускается.

– Никто точно не знает, – мягко ответила она.

Медсестре было лет сорок, в ее темных глазах отражалось сочувствие.

Маккензи посмотрел на проводки и трубки, оплетавшие тело его жены, на множество устройств, поддерживавших жизнь в ее теле, на капельницу с морфином.

Врач объяснил ему, что в какой-то момент они просто увеличат дозу. Когда придет время.

«Скорая» прибыла уже через несколько минут – но врачи опоздали. В следующие дни, полнившиеся непрерывной чередой медсестер и врачей, горой медицинской аппаратуры и кипами документов, Мюррей вновь и вновь представлял себе эти минуты, думал, что случилось бы, будь он дома. Будь он рядом с Сарой.

На кухне валялся перевернутый стул, у мойки – разбитый стакан. На кафельном полу – мобильный телефон, рядом с местом, где она упала. Маккензи заставлял себя думать об этом снова и снова, и каждый образ острым лезвием вспарывал его сознание.

Ниш умоляла его прекратить эти самоистязания. Она пришла к нему с каким-то блюдом, завернутым в фольгу, еще горячим, застала Мюррея в те краткие минуты, когда он вернулся из больницы, чтобы переодеться, и выслушала мучительные подробности случившегося – впрочем, никто не знал наверняка, что же произошло. Ниш обняла его и поплакала вместе с ним.

– Почему ты так себя терзаешь?

– Потому что меня не было рядом.

– Ты не мог бы это предотвратить. – Слезы градом катились по ее щекам.

– «Разрыв церебральной аневризмы», – сказал врач.

– Кома.

– «Нужно надеяться на лучшее, но готовиться к худшему». А потом: «Мне очень жаль. Мы больше ничего не можем сделать».

Врачи говорили, что она ничего не почувствует. И что это правильное решение. Единственно возможное решение.

Мюррей открыл рот, но не произнес ни звука. В груди разливалась тянущая боль, ныло сердце.

– Я не знаю, что сказать. – Он посмотрел на медсестру.