– Сегодня их меньше, – говорит Марк. – К концу недели их запал иссякнет.

– Но они вернутся, когда начнется суд.

– Давай решать проблемы по мере их поступления. – Он вручает мне кофе, и мы садимся за стол, глядя, как над чашками вьется пар.

Я переставила мебель на кухне: сдвинула стол и пару кресел. Небольшие перемены, которые, как я надеюсь, со временем помогут мне позабыть о случившемся, не представлять себе, что тут произошло. Марк просматривает почту, не открывая большинство конвертов и откладывая их в кучку на выбрасывание вместе с записками от репортеров: журналисты бросают эти записки нам на подъездную дорожку, и они валяются там, пока Марк их не заберет.

«Гарантируем денежное вознаграждение за эксклюзивное право на публикацию вашей версии случившегося».

Ко мне поступали предложения от издателей и литературных агентов. Со мной пытались связаться кинокомпании и продюсеры реалити-шоу. Я получала открытки с выражением соболезнования, листовки от похоронных контор с рекламой ритуальных услуг, письма от жителей Истборна, шокированных тем, что Кэролайн Джонсон – активистка, организатор сборов средств на благотворительность, участница множества комитетов – убила своего мужа.

Все это отправлялось в мусорное ведро.

– Скоро этот поток писем прекратится.

– Я знаю.

Папарацци налетят на другую жертву, найдя новую громкую историю, и однажды я даже смогу спокойно пройти по улицам Истборна, не слыша, как люди шепчутся за моей спиной: «Это она, дочь Джонсонов».

Когда-нибудь этот день настанет.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – кашлянув, говорит Марк.

Я вижу выражение его лица, и внутри у меня все переворачивается, я словно падаю в сорвавшемся лифте, где ни одна из кнопок не работает. Больше откровений и неожиданностей я уже не выдержу. Я хочу прожить остаток жизни, в точности зная, что происходит. Всегда.

– Когда тот полицейский спросил меня о сеансе, на который записалась Кэролайн… – Он замолкает, глядя в чашку кофе.

Я ничего не говорю. Кровь шумит у меня в ушах.

– Я солгал.

И снова эта тряска, словно земля подо мной разверзлась, зазмеились трещины, закружился мир. Одно слово, способное изменить жизнь.

Одна-единственная ложь.

– Я не встречал твою мать до нашего с тобой знакомства. – Марк заглядывает мне в глаза. – Но я действительно говорил с ней.

Я с трудом сглатываю.

– Я не понял, кто это, и только после твоего первого сеанса сложил два и два. Просмотрев свой журнал записи на прием, я обнаружил там имя твоей матери и вспомнил, как говорил с ней по телефону, вспомнил, что она сказала, мол, у нее умер муж и ей нужна помощь, чтобы смириться с этим. Но на сеанс она так и не пришла, и я вообще не вспоминал о ней до того момента.

– Почему ты мне не сказал?

Марк шумно вздыхает, будто он только что пробежал марафон.

– Врачебная тайна. – В его голосе слышатся вопросительные интонации, словно он и сам понимает, насколько абсурдно это звучит. – Я боялся, что, не став разбираться, ты просто уйдешь от меня.

– Почему? – спрашиваю я, хотя и так знаю ответ.

Взяв меня за руку, Марк проводит кончиком пальца по внутренней стороне моего запястья. От его прикосновения кожа бледнеет, синеватые вены проступают четче, извилистые, будто притоки реки.

– Потому что в тот день я уже влюбился в тебя.

Он подается вперед, как и я, и мы неуклюже наклоняемся над углом стола, наши губы сливаются в нежном поцелуе, и я закрываю глаза, чувствуя тепло его дыхания.

– Прости меня, – шепчет он.

– Это не имеет значения.

Я понимаю, почему он так поступил. Он прав – я обратилась бы к другому психотерапевту. Было бы странно открывать душу человеку, которого моя мать выбрала для исповеди. А если бы я пошла к другому специалисту, Элла не появилась бы на свет.

– Но больше никаких тайн.

– Никаких тайн, – повторяет Марк. – Жизнь с чистого листа.

Он колеблется, и на мгновение мне кажется, что он хочет признаться в чем-то еще, но Марк достает из кармана небольшую бархатную коробочку.

Не сводя с меня глаз, он опускается на одно колено.

Мюррей

– И еще раз, пожалуйста.

Они замерли в неудобной позе, пожимая руки перед объективом фотоаппарата и выставив вперед почетную грамоту в рамочке, за которую держались и Маккензи, и глава полиции Истборна.

– Готово.

Фотограф отошел, и главный констебль с искренней улыбкой еще раз пожала Мюррею руку.

– Сегодня будете праздновать?

– Соберу пару друзей, мэм.

– Вы это заслужили. Отличная работа, Мюррей.

Женщина отступила в сторону, позволив Маккензи нежиться в лучах славы. Хвалебные речи никто не произносил, но Мюррей расправил плечи и поднял над головой грамоту, и когда глава полиции начала хлопать, весь зал наполнился аплодисментами. Ниш, сидевшая в паре столов поодаль, просияв, подняла два больших пальца вверх и снова зааплодировала. Кто-то у двери крикнул: «Ура!» Даже угрюмый Джон из участка в Лоуэр – Мидс – и тот рукоплескал.

Маккензи на мгновение представил себе в этом зале Сару. Она надела бы какое-нибудь яркое и пышное льняное платье, а на шею повязала бы шарф или набросила бы на голову шейный платок. Улыбалась бы от уха до уха, обводила бы взглядом комнату, поглядывая на остальных в надежде поделиться своей радостью.

У Мюррея защипало глаза. Он повернул к себе грамоту и заморгал, делая вид, что всматривается в нее, пока слезы не отступили. Такой была бы Сара в один из своих хороших дней, напомнил он себе. Но могло сложиться и так, что жена вообще не оказалась бы в этой комнате, а лежала бы в Хайфилде или пряталась дома под одеялом, чувствуя себя не в силах поддержать Мюррея сегодня. В его последний день на работе.

«Мюррей Маккензи, номер удостоверения К6821, награждается за самоотверженность, упорство и выдающиеся профессиональные качества, проявленные в расследовании убийства Тома Джонсона и идентификации обоих подозреваемых. Его вклад в расследование представляет исключительный пример помощи полиции, служа воплощением ценностей правоохранительных органов».

«Идентификация обоих подозреваемых». Какая размытая формулировка. Маккензи сожалел, что полиции не удалось привлечь Кэролайн Джонсон к ответственности за содеянное. Она сбросилась с балкона квартиры Марка Хеммингса и упала с восьмого этажа перед толпой зевак, которых теперь до конца жизни будут преследовать воспоминания о ее теле, разбившемся об асфальт. Кэролайн забрала с собой в небытие все тайны, которыми не успела поделиться с дочерью.