Особым видом государственной службы для иностранцев было учёное поприще. При Анне продолжал работать в Морской академии один из первых призванных Петром I профессоров — британский математик и российский бригадир Генри Фарварсон. Под руководством И.А. Корфа в императорской академии трудились ботаник Иоганн Амман, химик Иоганн Георг Гмелин, зоолог Иоганн Дювернуа, астроном Луи Делиль дела Кройер, физик Георг Вольфганг Крафт, историки Готлиб Байер и Герард Миллер.

Президент Академии наук Корф умел выпрашивать у Анны Иоанновны деньги для своих подопечных. По его инициативе в академию были приглашены видные учёные: Я. Штелин, П.Л. Леруа, И.Ф. Брем, Г.В. Рихман, Ф.Г. Штрубе де Пирмонт. Уже тогда некоторые научные изыскания имели практическое применение. Востоковед Георг Яков Кер состоял «профессором ориентальных языков» при Коллегии иностранных дел. Академик-математик Христиан Гольдбах стал главным специалистом российского «чёрного кабинета», организованного в 1742 году по инициативе вице-канцлера А.П. Бестужева-Рюмина для систематической перлюстрации дипломатической почты; именно его усилиями были дешифрованы депеши французского посла маркиза де ла Шетарди. Иван Греч, прусский «профессор истории и нравоучения» и юстиц-советник V класса (предок знаменитого во времена Николая I консервативного издателя и журналиста Н.И. Греча), в середине 1730-х годов был приглашён в Митаву в качестве секретаря герцога Бирона, а затем служил в Петербурге в Шляхетском кадетском корпусе и даже побывал учителем великой княгини Екатерины Алексеевны — будущей Екатерины II.

В Шляхетском кадетском корпусе в 1738-м из сорока одного штатного преподавателя (от учителей точных наук до берейторов, танцмейстеров и капельмейстера) только трое (6,1 процента) были русскими: учителя математики Осип Горожанинов и Никита Подводил, обозначенный в штате как «письменный мастер российский», а также «подмастерье» рисования Матвей Мусикийский. Фактически руководивший учебным заведением подполковник фон Теттау даже жаловался: «…а паче состоит нужда в учителях, кои обучены на российском языке, понеже многие кадеты за превзошедшими их леты других языков фундаментально обучаться не могли…» Однако количество российских преподавателей быстро росло, ив 1741 году в штате корпуса было только 17 иностранцев, из которых десять человек занимали офицерские вакансии и семь — преподавательские.

Ещё одной профессиональной сферой, почти целиком занятой иностранцами, стала медицина. По инициативе нового лейб-медика и архиатера Иоганна Фишера императрица утвердила «Генеральный регламент о госшпиталях и о должностях, определённых при них докторов и прочих медицинского чина служителей», впервые устанавливавший порядок работы русских больниц. По его же представлению Сенат в мае 1737 года повелел «в городах, лежащих поблизости от Санкт-Петербурга и Москвы, а именно во Пскове, Новгороде, в Твери, в Ярославле и прочих знатных городах, по усмотрению Медицинской канцелярии, для пользования обывателей в их болезнях держать лекарей». Так постепенно в русскую жизнь стал входить немец-доктор. В 1738 году в Петербурге был назначен специальный врач для бедных, обязанный ежедневно находиться при главной аптеке, «прописывать бедным и беспомощным лекарства и раздавать оные безденежно».

В провинции рядовые обыватели этого ещё не почувствовали, но в Петербурге солдат и матросов пользовали военные врачи Дамиан Синопеус, Даниил Мезиус, Льюис Калдервуд, Джеймс Маунси, Христиан Эйнброт, Иоганн Хатхарт и др. В 1736 году дантист Герман публиковал объявление, что у него можно не только лечить зубы, но и «в ванне мыться», и пользоваться «парами из лекарственных трав».

Поступивший в 1731 году на русскую службу Иоганн Якоб Лерхе успел побывать полковым врачом в прикаспийских провинциях, ходил вместе с русской армией по причерноморским степям во время Русско-турецкой войны, боролся в Харькове с эпидемией чумы, во время войны с шведами участвовал в походе в Финляндию, ездил с русским посольством в Иран, короткое время служил «штадт-физиком» в Москве и долго работал в Медицинской канцелярии. Во время Чумного бунта 1771 года старый доктор издал правила профилактики страшной болезни.

Наивно было бы полагать, что зарубежные специалисты прибывали единственно с благородной целью помочь отсталой стране поскорее создать образцовый аппарат управления. Однако высокая квалификация делала их незаменимыми, да и служебной этикой они превосходили многих отечественных «выдвиженцев». Пройдя огонь, воду и медные трубы приказной службы, российский чиновник быстро усваивал нормы служения не закону, а «персонам» и собственной карьере, в случае удачи сулившей «беспородному» разночинцу дворянский титул и связанные с ним блага. Оборотной стороной выдвижения новых людей были хищения, коррупция, превышение власти, которые не только не были истреблены грозным законодательством Петра I, но перешли в новое качество.

Недавно проведённое исследование криминальной деятельности петровских «птенцов» выявило не только вопиющие размеры «лакомств», но и их причину. Стремительная трансформация патриархальной московской монархии в бюрократическую империю вызвала возрастание численности бюрократии: только за 1720–1723 годы количество приказных увеличилось более чем в два раза. Результатами стали разрыв традиции гражданской службы и снижение уровня профессионализма при возрастании амбиций и аппетитов чиновников. Проще говоря, дьяки и подьячие XVII века обворовывали казну и подданных умереннее и аккуратнее, а дело своё знали лучше, чем их европеизированные преемники, отличавшиеся полным «бесстрашием» по части злоупотреблений.

В записках вице-президента Коммерц-коллегии Генриха Фика приводится характерный портрет такого «нового русского» чиновника, с которым сосланному при Анне Иоанновне Фику пришлось встретиться в Сибири. «Молодой двадцатилетний детинушка», прибывший в качестве «комиссара» для сбора ясака, на протяжении нескольких лет «хватал всё, что мог», а на увещевания честного немца ответствовал: «Брать и быть повешенным обое имеет своё время. Нынче есть время брать, а будет же мне, имеючи страх от виселицы, такое удобное упустить, то я никогда богат не буду; а ежели нужда случится, то я могу выкупиться», — и просил его поучениями не утруждать, «ибо ему весьма скушно такие наставлении часто слушать».

Стоит обратить внимание и на то, что политические расправы во времена Анны Иоанновны осуществлялись русскими служащими Тайной канцелярии во главе с добродушным Андреем Ивановичем Ушаковым и формально одобрялись русским «генералитетом». Вынесшее в 1739 году смертный приговор князьям Долгоруковым «генеральное собрание» включало в себя кабинет-министров А.И. Остермана, А.П. Волынского и А.М. Черкасского, членов Синода архиепископа Псковского Стефана, епископа Коломенского Киприана и епископа Вологодского Амвросия, всех сенаторов, обер-шталмейстера А.Б. Куракина, гофмаршала Д.А. Шепелева, майров гвардии И. Альбрехта, С.Ф. Апраксина, Д. Чернцова и П.Б. Черкасского, генерал-майоров П.В. Измайлова и С.Л. Игнатьева, президента Адмиралтейств-коллегий адмирала Н.Ф. Головина, генерал-кригскомиссара флота Ф.И. Соймонова и советника той же коллегии контр-адмирала 3. Д. Мишукова; генерал-интенданта Головина, тайного советника Ф.В. Наумова, президента Ревизион-коллегии генерал-майора А.И. Панина, вице-президента Коммерц-коллегии И.Б. Алёнина, советника Юстиц-коллегии П. Квашнина-Самарина. «Немцы» были представлены только обрусевшим Остерманом и прусским служакой Альбрехтом.