Во время следствия Василий Васильевич Ерофеев заболел туберкулёзом лёгких и приобрёл порок сердца. Потом его отправили в места не столь отдалённые и хорошо знакомые — в лагерь в Архангельской области. Работал он на лесоповале. Была ещё одна специфическая процедура — помывка зэков в бане. Одновременно решалось две задачи: химическая обработка рванья, которое они на себе носили, и чистота их тел. Вот потому-то их вели в баню по снегу без одежды и босиком. Каждый из них укрывался тем тряпьём, на котором спал.

Понятно, что Василий Васильевич дал подписку о неразглашении, о которой он предупредил свою дочь. Спустя много лет Нина Васильевна Фролова получила в ФСБ постановление о реабилитации отца и «выжимки» из следственного дела. Выдававший эти документы офицер сказал ей, что её отец ни в чём не виновен, но после ареста и тех методов следствия, которым он подвергался, отпускать его на волю было невозможно — дискредитировались «органы».

Василию Васильевичу с помощью знакомых железнодорожников удалось устроиться на работу и даже получить комнату в двухэтажном бараке на 23-м километре (разъезд Юкспориок, 3, комната 13) неподалёку от Кировска. Через полтора года приехала вызванная им из Москвы Анна Андреевна. От прежних их вещей, как я уже отмечал, ничего не осталось. Даже ни одной тряпицы. Толи они сгорели зоз при пожаре, то ли их растащили соседи. Вернулся сын Борис, поступивший в горно-химический техникум, а вслед за ним в июне 1953 года — Венедикт. С 8-го по 10-й класс он учился в средней школе № 1 Кировска. В его классе было 20 девочек и семь мальчиков.

Василий Васильевич был плох, едва держался на ногах. В нём уже было трудно узнать прежнего весёлого и энергичного человека. По возвращении домой он работал в карьере, ведь было невозможно прожить на пенсию по инвалидности. Анна Андреевна тоже не сидела сложа руки. Нянчила девочку у соседей. Это были какие-никакие, но всё-таки деньги!

Неприятности не оставляли Василия Васильевича. Как вспоминала Тамара Васильевна, на работе произошло какое-то ЧП, и ему опять пытались приписать 58-ю статью — вредительство[242].

К счастью, судья это обвинение отверг. Василий Васильевич получил три года лагерей за опоздание на работу. Большую часть этого срока он провёл в больнице и «по настоянию врачей был освобождён из лагеря раньше истечения времени наказания»34. Состояние здоровья Василия Васильевича оказалось хуже, чем предполагали врачи. В самом начале января 1956 года его положили в Мурманскую областную больницу. В результате всестороннего медицинского обследования у него был обнаружен рак лёгкого в последней стадии. Жить ему оставалось пять с половиной месяцев.

От полосной операции Василий Васильевич отказался. Твёрдо сказал: «Умру нерезаным!» Из мурманской клиники его возвратили в больницу в Кировске. Тогда же очень кстати приехала Нина с восьмимесячной дочерью Леночкой. Она вышла замуж и работала на Украине. Как вспоминает Тамара Васильевна Гущина: «Он очень любил маленьких детей. Когда-то даже сокрушался: “Зачем они растут?”»35.

Василий Васильевич Ерофеев умер в кировской больнице 15 июня 1956 года в возрасте пятидесяти шести лет. Убирая его постель, санитарка обнаружила под подушкой фотографию его внучки Леночки.

Венедикт Ерофеев успешно сдал экзамены на аттестат зрелости. Слово «успешно» даже не очень-то подходит к той сенсации, которую он создал в городе Кировске. Ему, единственному в городе, в 1955 году была присуждена золотая медаль. Его сестра Тамара Васильевна, работающая на почте, вспоминала: «Помню, пришла в наш почтовый зал какая-то женщина и громко сокрушалась: “Сегодня писали сочинения. Ужасно все переживали. Говорят, какой-то Ерофеев только написал на пять”. Каждый раз после экзаменов он заходил ко мне и докладывал: “Пять”»36.

Раиса Миронова, девушка, проучившаяся с Венедиктом Ерофеевым в двух школах города Кировска: № 6 (по 7-й класс) и № 1 (с 8-го по 10-й класс), вспоминает о нём как «о тихом, симпатичном мальчике, в которого были влюблены все девочки класса». И отмечает, что «Ерофеев был очень эрудированным человеком и мог ответить на любой вопрос»37.

Какую профессию для себя выбрать — этот вопрос перед ним не стоял. Ещё задолго до выпускных экзаменов преподавательница литературы Софья Захаровна Гордо рекомендовала ему получить филологическое образование. Вопрос стоял только один — где? Он решил его просто. Отправил заявления одновременно в три университета: в Ленинградский, Московский и Горьковский. Первым откликнулся Государственный московский университет им. М. В. Ломоносова. Как вспоминает Тамара Васильевна, «Вена отправил документы и вскоре получил телеграмму: “Выезжайте на собеседование”»38.

Венедикту Ерофееву летом 1955 года ещё не исполнилось семнадцати лет. Надеюсь, что читатель помнит, что герой этой книги родился 24 октября 1938 года. Анна Андреевна решила сопровождать сына, ведь самостоятельно он ещё никуда не ездил. Последней его поездкой был отдых в городе Рыбинске Ярославской области вместе с детдомовцами-отличниками.

Остановились они у тёти Дуняши, старшей сестры Анны Андреевны. Его собеседование с лингвистом-русистом Николаем Максимовичем Шанским[243] прошло успешно и заняло не больше тридцати минут. Из этого следовало, что он, как абитуриент, окончивший среднюю школу с золотой медалью, от вступительных экзаменов освобождался.

Через несколько дней вывесили списки студентов первого курса филологического факультета МГУ. Среди них был и Венедикт Ерофеев, приехавший покорять столицу из-за полярного круга. Немедленно была послана телеграмма старшей сестре Тамаре с сообщением в одно слово: «Принят». Отмечу, что это слово не закачивалось восклицательным знаком. У юного студента был северный, сдержанный, нордический характер. Не умел он шумно ликовать по всяким победным случаям, даже его непосредственно касающимся. И вместе с тем терпеливо сносил бурные вспышки радости по разным поводам со стороны других людей.

Поступивших на филологический факультет МГУ в середине августа направили в совхоз под Можайском на помощь труженикам полей. Цель была двоякая и по-своему благородная: пусть молодые люди физическим трудом снимут умственное напряжение вступительных экзаменов и заодно ближе познакомятся друг с другом на свежем воздухе.

Евгений Шталь делает верный вывод: «Ерофеев не пытался укрыться или спастись от советской действительности. Он был в гуще повседневности, стараясь оценить её, являясь и соучастником этой жизни, и её наблюдателем. Он не терпел обыденную жизнь»39.

Да и как мог он её терпеть, когда эта жизнь уже своей разболтанностью, суматошным видом и крикливым голосом мешала ему увидеть не иллюзорное, а реальное Бытие и тем самым оказаться причастным стихии мироздания.