– Вообще-то, он демон, – заметил Маркус, отрываясь от чтения газеты «Друг народа».

– И это тоже, – согласилась Вероника, водя пальцем по ноге Маркуса. – Но существа нечеловеческой природы тоже должны иметь голос. Даже твой Лафайет так считает.

– Ты же знаешь, это идет вразрез с заветом, – сказал Маркус, откладывая газету. – Мой дед говорит…

– Я не хочу обсуждать твою семью. – Вероника приподнялась на локте; сорочка сползла с ее плеча, обнажив мягкие изгибы грудей.

Маркус отодвинул книги и кофейник. Запах Вероники подхлестнул его кровь: пьянящая смесь вина и женщины, которой он не мог насытиться.

Вероника перевернулась, оказавшись на разбросанных страницах свежего выпуска газеты, издаваемой Маратом. Маркус задрал подол ее сорочки, любуясь красивыми ногами. Вероника вздохнула, открываясь его ласкам.

– Лафайет привел с собой гвардейцев. Долго же он выжидал, – сказала она, глядя, как Маркус покусывает ей грудь.

– А я не хочу говорить про маркиза, – слегка подняв голову, заявил Маркус.

– Мы найдем прекрасную замену разговорам, – хихикнула Вероника, выгибаясь телом к нему.

– Коварная лиса, – сказал Маркус.

Острые зубки Вероники укусили его за плечо. На коже выступили капельки крови. Маркус придавил Веронику собой и резко вошел в нее, вызвав крик наслаждения. Его толчки были медленными, точными, постепенно усиливающимися.

Вероника оскалила зубы, готовая укусить снова. Губы Маркуса прильнули к ее шее.

– Ты всегда просишь меня быть нежным, – напомнил он, облизывая и покусывая ей кожу.

Вероника была гораздо опытнее Маркуса и охотно учила его премудростям любовных игр, пока он исследовал ее тело и открывал способы, доставлявшие ей наибольшее удовольствие.

– Но не сегодня, – заявила она, плотнее прижимая губы Маркуса к своей шее. – Сегодня я хочу быть взятой. Как Бастилия. Покоренной, как король и его министры. Как…

Неистовым поцелуем Маркус прервал дальнейшие революционные словоизлияния Вероники и приготовился исполнить все ее желания.

Когда Маркус и Вероника покинули свою мансарду на левом берегу Сены, уже стемнело. Рыжие вьющиеся волосы Вероники свободно падали на плечи. Легкий ветер играл патриотическими ленточками на ее шапочке. Подол ее полосатого платья был подвернут с боков, показывая простую нижнюю юбку и полоски ног, обутых в крепкие сабо. Деревянные башмаки защищали ноги Вероники от грубых мостовых и толстого слоя парижской уличной грязи. Свою синюю курточку она нарочно застегнула под самой грудью, подчеркивая округлости. Это выглядело настолько соблазнительно, что Маркусу отчаянно захотелось вернуться в постель.

Однако Вероника была полна решимости отправиться на работу. Она владела таверной, куда частенько наведывался Маркус со своим другом и коллегой по профессии, врачом Жаном Полем Маратом. Пока Маркус и Марат говорили о политике и философии, Вероника подавала вино, пиво и эль. Поблизости находился университет, и основными посетителями таверны были студенты.

Вероника представляла собой редчайший экземпляр: вампир, не имеющий семьи. Ее создательницей была рослая, внушительного вида вампирша по имени Омбелина, жизнь которой круто изменилась, когда семья, где прислуживала Омбелина, не вернулась из Крестового похода в Святую землю. А Веронику она сделала вампиром веком позже, когда в 1348 году Францию захлестнула первая эпидемия чумы. Заболевшая Вероника умирала на постоялом дворе близ Сакре-Кёр, откуда ее и вытащила Омбелина. Парижские вампирские кланы усмотрели в эпидемии возможность значительно увеличить свои ряды. Люди отчаянно хватались за все, что давало надежду уцелеть.

Жизнь Омбелины оборвалась в августе 1572 года. Париж праздновал свадьбу принцессы Марго и Генриха Наваррского. Торжества обернулись Варфоломеевской ночью. Толпа разъяренных католиков убила Омбелину, ошибочно приняв ее за гугенотку. В результате религиозные чувства Вероники заметно остыли. Здесь ее воззрения совпадали с воззрениями Марата.

Многие вампирские кланы города пытались завлечь Веронику в свои ряды, действуя вначале уговорами, а затем и принуждением. Но она стойко противилась всем попыткам подчинить ее чьей-то воле. Вероника была вполне довольна своей таверной, мансардным жилищем, постоянными посетителями и радостями жизни. Четыреста лет не сделали ее скучающей и пресыщенной. Вероника по-прежнему относилась к жизни как к драгоценному чуду.

– Давай сегодня останемся дома. – Маркус взял Веронику за руку и попытался увести обратно.

– Ненасытный птенец, – засмеялась она, крепко его поцеловав. – Я должна убедиться, что на работе у меня порядок. Я же не де Клермон и не могу целыми днями валяться в постели.

Маркус сомневался, что кто-то из членов его семьи грешил такой праздностью. Пожив с Вероникой, он научился уводить разговор подальше от болезненной темы аристократических привилегий.

Как ни печально, эта тема сейчас была единственной, занимавшей парижан. Обрывки разговоров сопровождали Маркуса и Веронику на всем пути до улицы Кордельеров, где находилось ветхое здание таверны. Почтенный возраст заведения накренил крышу. Оконные коробки искривились в разные стороны. На улицу под острыми углами падал свет из окон. Старинные пузырчатые стекла преломляли его, как на оптических опытах доктора Франклина. Над дверью поскрипывала на ржавом железном пруте металлическая вывеска с изображением пчелиного улья. Таверна так и называлась – «Улей».

Разговоры в зале таверны сливались в оглушающий гвалт. Появление Вероники было встречено шумными приветствиями, которые тут же сменились свистом, едва за ней вошел Маркус.

– Не поздно ли ты пришла на работу, гражданка? – подкусывали Веронику посетители. – Или собралась остаться здесь до первых петухов?

– Что ж ты сплоховал, парень? – крикнули Маркусу из дымного сумрака. – Почему не удержал ее в постели, где ей самое место?

Вероника плыла через зал, чмокая в щечку своих любимцев и принимая поздравления с успешным походом на Версаль, в организации которого она принимала самое действенное участие.

– Свобода! – крикнула женщина из-за стойки, где разливали выпивку.

– Братство! – подхватил стоявший рядом мужчина.

Сосед одобрительно толкнул его в бок, отчего кричавший расплескал кофе. В таверне Вероники подавали все напитки, пользующиеся спросом: вино, кофе, чай, эль, шоколад и даже кровь. Единственным исключением была вода.

Посетители начали стучать сосудами, из которых пили: помятыми жестяными и тяжелыми оловянными кружками, бокалами из тонкого стекла и блестящими медными чашками, грубыми керамическими пивными кружками и кофейными фарфоровыми чашечками. Стучали по столам, подоконникам, стойке, стенам, спинкам стульев и даже по головам соседей.

Маркус улыбался. Огонь и страсть Вероники привлекали не только его.

– Равенство! – выкрикнула Вероника, вскинув сжатую в кулак руку.