– Деду все равно, чем я занимаюсь. – Маркус опять глотнул живительной смеси. – Он ловит рыбку покрупнее, чем мы с Жаном Полем.

– Во время революции любая рыба может стать крупной, – возразил Мэтью. – Каждый из нас, кто поднимает зыбь, каким бы ничтожным он ни был, способен изменить ход событий. И ты, Маркус, это знаешь.

Возможно, Маркус это знал, но он не собирался уступать требованиям отца. Париж стал его родным городом. Маркусу было хорошо среди парижской ремесленной бедноты. Здесь он чувствовал себя куда уютнее, чем в гостиной Изабо или на аристократическом балу с Фанни.

– Возвращайся на остров Сите. Твоя среда там, – сказал отцу Маркус. – Уверен, Жюльет тебя заждалась.

Маркусу не нравилась подруга Мэтью. Мягкие, щедрые губы Жюльет говорили одно, а жесткие, опасные глаза – совсем другое.

Мэтью прищурился. Маркус с удовлетворением подумал, что его выстрел достиг цели.

– Я в состоянии сам позаботиться о себе, – упрямо заявил Маркус, переводя взгляд на недопитый бокал.

– Когда-то мы все так думали, – тихо произнес Мэтью и бросил на стойку запечатанное письмо. В красно-черную печать была вдавлена старинная монета. – Ты не можешь сказать, что я не пытался решить это иным способом. Надеюсь, ты успел насладиться свободой, равенством и братством. Но в семье де Клермон эта пора никогда не бывает слишком затяжной.

Маркус сидел в заднем помещении «Улья», ощупывая раны. Одежда на нем была запачкана и порвана. Этот день в конце января выдался на редкость холодным. Основную часть времени Маркус провел, участвуя в революционных действиях и рискуя жизнью.

– Ты никак забыл, чтó это означает?

Филипп подбросил старинную монету и ловко поймал ее, не дав упасть.

Маркус покачал головой. Монета означала приказ немедленно явиться к деду. Он это знал наравне со всеми в семье де Клермон. Выполняй приказ или расхлебывай последствия. Прежде Маркус бросал все дела и спешил к Филиппу. Нынче ему предстояло узнать, какая расплата ждет его за то, что он месяцами игнорировал приказы деда.

– Дед, мы побеждаем. Мы захватили старый монастырь, – ответил Маркус, надеясь, что отвлекающий маневр сработает.

Однако Филипп был полководцем, закаленным множеством войн. Вряд ли на него могла подействовать такая ничтожная новость, как захват старого, разваливающегося монастырского здания в убогой части Парижа. Одна рука Филиппа обвилась вокруг шеи Маркуса, другая продолжала сжимать монету.

– Где Марат? – спросил Филипп.

– Удивлен, что ты до сих пор не знаешь.

Даже сейчас Маркус не мог противиться желанию подразнить деда, хотя Филипп был гораздо старше, опытнее и проворнее. Маркус и ахнуть не успел бы, как оказался бы скрученным в бараний рог.

– Тогда он, скорее всего, там, где его будут искать в первую очередь. – Филипп выругался. – Мансарда над пекарней месье Буланже, где обитаете вы с Вероникой. – (Маркус удивленно глотнул воздух; Филипп, как обычно, был прав.) – Маркус, ты меня разочаровал. Я считал тебя более изобретательным. – С этими словами Филипп повернулся и вышел.

– Куда ты направился? – спросил Маркус, выскочив следом, но Филипп не ответил. – Я увезу Марата из Парижа в деревню, – убеждал деда Маркус.

Он едва поспевал за Филиппом, что было непросто по двум причинам. Маркус не хотел вызывать подозрений и старался идти обычным человеческим шагом. Однако ноги Филиппа были длиннее, и это вынуждало Маркуса почти бежать за дедом.

Филипп оставался глух к его заверениям.

Шум и разноголосица улицы Кордельеров ударила по Маркусу. Невзирая на зиму, здесь было не протолкнуться от разносчиков и лотков. Над головой орали чайки, высматривая пищу. Торговцы на все лады расхваливали свои товары, прохожие приценивались, попутно обмениваясь последними новостями и слухами.

– Я клянусь, Филипп! Честью клянусь! – говорил Маркус, по-прежнему вынужденный догонять деда.

– Твоя честь нынче немного стоит. – Филипп резко повернулся к внуку. – Сделаешь то, что я велю, и увезешь месье Марата в Лондон. Галлоглас встретит вас в Кале. Он ждет там с самого Рождества и будет только рад убраться из Франции.

– В Лондон? – Маркус остановился. – Я не могу ехать в Лондон. Я же американец.

– Если бы вампир избегал мест, где обитают его бывшие враги, для него не осталось бы ни одного уголка на земле, – ответил Филипп и снова зашагал к пекарне Буланже. – Месье Марату Лондон знаком. И Веронике тоже. Если желаешь, бери с собой и ее.

– Жан Поль не захочет уезжать, – сказал Маркус. – У него здесь полно работы.

– По-моему, месье Марат достаточно наработался, – ответил Филипп. – Никакого вмешательства в человеческую политику и религию. Таковы правила.

– Но для себя, как вижу, ты делаешь исключения, – рассердился Маркус.

Филипп дирижировал французской политикой, как оркестром, и располагал обширной шпионской сетью. Его шпионы торчали на каждом парижском углу.

Филипп не удостоил внука ответом. На них уже начинали оглядываться. Маркусу хотелось верить, что повышенное внимание вызвано появлением аристократа в этом революционном квартале. О другой причине он думал со страхом: в них с дедом узнали вампиров.

– Граф де Клермон, – шепнула подруге какая-то женщина.

Эти слова понеслись дальше, передаваясь из уст в уста.

– Входи. – Филипп втолкнул внука в заведение месье Буланже и кивнул, проходя мимо пекарей.

Ремесло делало их фигуры диспропорциональными: сильные руки, привыкшие запихивать в печь большие, тяжелые караваи, мускулистые торсы и тонкие кривые ноги.

– Наконец-то! – воскликнула Вероника, увидев Маркуса.

Чувствовалось, она рада видеть его живым и невредимым. Ветер, прилетевший с ним, пах дрожжами и сахаром.

Еще через мгновение Вероника увидела Филиппа.

– Merde! – прошептала она.

– Вот именно, мадам, – ответил Филипп. – Меня привела необходимость повидаться с вашим постояльцем.

– Марата нет… Хорошо, входите.

Вероника отошла, пропуская Филиппа, и гневно посмотрела на Маркуса. «Это ты виноват», – говорил ее взгляд.

Марат, прикорнувший на стуле у окна, торопливо вскочил. Он не был приспособлен к жизни беглеца. За последние недели он чрезвычайно исхудал и напоминал скелет, обтянутый кожей. Волнения и необходимость постоянно перемещаться из одной укромной норы в другую тяжело сказывались на его здоровье. Маркус хорошо помнил это состояние: днем вечно оглядываешься, а ночью не можешь уснуть, боясь, что тебя схватят. Состояние друга вызвало в нем волну горячего сочувствия к Марату.

– Здравствуйте, месье Марат. Рад, что сумел найти вас раньше гвардейцев. В университете только и разговоров о том, как вы нашли прибежище у прекрасной Вероники и Le Bébé Américain, – сказал Филипп, бросая перчатки на стол.