встречный ветер. Как тут найти прямую дорогу, если лед и небо одного цвета? Лучшим нашим помощником оказался ручной флюгер, ведь нельзя же было все время держать компас в руке; офицеры шли цепочкой, чтобы не терять друг друга из виду, а за ними тащились сани. Санные команды вскоре пришли к выводу, что легче всего идти и равномерно распределять нагрузку удается, когда следуешь за головной партией. На долю этой партии выпала дополнительная обязанность — прокладывать путь по снегу и, напрягая зрение, следить за офицерами. Поэтому головные сани менялись через каждые полчаса.

Мы шли ночью, чтобы не видеть блеска снега и избежать снежной слепоты. Впрочем, в то раннее время года мы больше всего страдали от холода, ибо люди находились на воздухе в самую холодную часть суток. С 15 до 19 апреля погода не менялась: ветер упорно дул нам в лицо, слепил буран, и приходилось пробиваться через высокие сугробы. Нас подбадривало только повышение температуры, ибо мы льстили себя надеждой, что это завершится наступлением лета. То была роковая ошибка, за которую нам впоследствии пришлось поплатиться.

Пасхальное воскресенье было хмурым; ветер стал меняться на северный, и появились все признаки надвигающегося ненастья. Ставя на сани паруса и бумажные змеи, когда дул попутный ветер, наш отряд устремился к мысу Уокер, который иногда уже виднелся за сугробами. Быстрый темп похода, обеспечиваемый парусами, довел нас всех до испарины, особенно матросов. Они выглядели так, будто шли под лучами тропического солнца, а не полярной ночью.

В часы сна теперь приходилось плотнее закутываться в меховые полости и прикрывать вход в палатки. Температура падала, и бедный кок с тоской на лице сообщил нам, что, когда он готовил завтрак, ртуть в термометре упала ниже нуля. Труднее, чем обычно, было теперь надевать промерзшие сапоги, носки и одежду. А при выходе из палатки люди обнаруживали, что вся их насквозь пропотевшая одежда немедленно затвердевала. Единственное спасение заключалось теперь в том, чтобы идти как можно быстрее. Мы быстрехонько свертывали палатки, и сани опять двигались вперед. Ветер быстро сменился на северо-западный, и в ночь на пасхальный понедельник мороз крепчал с ужасающей быстротой… Великолепное сочетание гало, обычных для этих краев, озаряло небосвод на севере, и бесчисленное множество ложных солнц, пламенея яркими красками, казалось, смеялось над мытарствами наших славных моряков… Отвернув лицо от ветра и пригибаясь, люди напрягали все свои силы, чтобы скорее дойти до суши в чаянии найти там более надежное убежище от пронизывающего ветра, чем здесь, на голой льдине. Каждая минута приносила новые обморожения. Пострадавший отбегал от саней, чтобы восстановить кровообращение на обмороженном участке (обычно на лице), а затем поспешно возвращался на свое место. Со всех сторон доносились вопросы: «Ну, как ноги?» — на что чаще всего следовал ответ: «Надеюсь, в порядке, но с тех пор, как надел сапоги, я их не чувствую».

Мы сделали остановку, чтобы сменить кожаные сапоги. Мы захватили их с собой в теплую погоду, но теперь носить их было небезопасно. Наконец мы достигли нагромождения льда у скал мыса Уокер. Мы так намерзлись и изголодались, что эти глыбы льдов высотой не менее 50 футов могли бы стать непреодолимой преградой. Но нам все же удалось перетащить через них сани и сделать это как раз вовремя. Северо-западный ветер обрушился на нас с такой силой, как будто был возмущен вторжением людей в его владения.

Поспешно разбив палатки, мы тут же стали снимать сапоги, чтобы проверить, не обморозили ли мы ноги. В порядке они или нет, можно было выяснить, лишь посмотрев на ноги, ибо мы уже давно перестали их чувствовать. Не скоро забуду, как больно мне было слышать восклицание одного отважного моряка из нашей партии, старшего на санях: «Обе ноги пропали, сэр!». И действительно, его ноги стали белыми, твердыми, как лед, и такими же холодными. Когда мы с беспокойством прикладывали теплые руки к его отмороженным ногам, они тут же поглощали наше тепло и похолодевшие руки приходилось как можно скорее отогревать. Когда кровообращение начало восстанавливаться, бедняга, должно быть, испытывал невыносимые страдания. Несколько часов спустя на отмороженных ногах образовались большие пузыри, как будто их ошпарили кипятком.

Нам и так было тесно в палатке, а теперь положение ухудшилось еще и тем, что среди нас находился больной. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Оставалось только сжаться в комочек, стараясь занять как можно меньше места и думать о чем угодно, только не о пронизывавшем до костей холоде.

Я не собираюсь давать здесь подробное описание деятельности южного санного отряда. Хочу лишь рассказать о тех событиях, которые позволят читателю понять, с чем сопряжены подобного рода арктические походы. Я не буду также подробно комментировать эти события, отсылая тех, кто интересуется деталями, к голубым книгам адмиралтейства. Там подробно рассказывается о том, что мы ели, пили, как спали и передвигались.

С каждой пройденной милей мы все тверже убеждались в том, что корабли смогут подходить к этому берегу лишь при исключительно благоприятных условиях, какие наблюдались крайне редко, ибо припай здесь, судя по всему, накопился за много лет. Затем мы попали в район, где лед был еще старее; и там неровности на поверхности, образовавшиеся из-за зимних снегопадов и летних оттепелей, казались непрерывным чередованием холмов и долин. Здесь наши люди шли с неослабевающей энергией, то поднимаясь по крутым склонам, то пересекая маленькие овражки, где глубоко проваливались в рыхлый снег. Это отягощало и без того трудное продвижение. Чтобы избавиться от такого льда, по которому идти сколько-нибудь продолжительное время было совершенно невозможно, мы направились к суше. Лучше уже следовать вдоль берега по глубокому снегу, чем так мучиться на ледяном поле.

Все же за последние сутки нашего продвижения по торосам мы пострадали. Небывало ясный вечер заставил нас в полную силу ощутить последствия отражения яркого солнечного света от чистого снега. Болезненные ощущения, к которым это приводит, может представить себе лишь тот, кто их испытал. Все вокруг было ослепительно-белым, искрящимся и сверкающим. Тщетно взгляд переходил от земли к небесам, отыскивая, на чем бы отдохнуть глазу, — нигде не было ни облачка, ни тени. Не встречая никаких преград, солнце изливало свой беспощадно яркий свет на землю сквозь спокойный и прохладный воздух, и свет бил нам прямо в лицо, что еще усиливало тяжелые последствия.

В тот вечер некоторые стали