жаловаться на тупую боль в глазах, а наутро быстро наступила слепота. По собственному опыту я знаю, как начинаешь волноваться, чувствуя полную беспомощность и понимая, что превращаешься в обузу для тех, у кого и так хватает забот и хлопот. Постепенно какая-то пленка застилает все вокруг, предметы приобретают все более расплывчатые очертания, и вот наступает абсолютная темнота, причем испытываешь ужас при малейшем проблеске солнечного света.

Сильнейший шторм, свирепствовавший 36 часов подряд, не позволил продолжить путь, и 1 мая мы подсчитали, что у нас страдают снежной слепотой или испытывают другие недомогания 18 человек. Это немалая часть от общего числа 30 человек. Болеть где бы то ни было — невесело, но находиться при этом в таком госпитале, как наша палатка, еще хуже. Температура не поднималась выше —18° F, койку заменял снег, выдыхаемый пар превращался в изморозь, которая проникала даже под нательное белье (такую изморозь мы прозвали «цирюльником»). Чтобы утолить возникающую при лихорадке жажду, надо было ждать, пока растопят снегу. Все это требовало немалой выдержки от больных. По счастью, снежная слепота продолжается недолго и мы выздоровели так же внезапно, как и заболели. Шторм бесновался и неистовствовал, пока наконец не выдохся. Все стало тихо и спокойно, и мы опять потащились вперед, оставив последние вспомогательные сани 6 мая.

Именно во время этой неблагодарной работы с особой силой проявились замечательные качества наших людей. Нас осталось всего три офицера в отряде: капитан Омманни, м-р Уэбб и я, — поэтому нам много времени пришлось проводить непосредственно в обществе матросов. И я убежден, что выскажу здесь общее мнение офицеров: наше тесное общение с командой привело к тому, что у нас сложилось самое высокое мнение о характере и непреклонном духе наших матросов. Им выпал на долю тяжкий труд, нам — честь проявления инициативы, а нашему начальнику — награда. И все же никто не мог превзойти матросов по бодрости и уверенности в успехе. Славные ребята! Когда мы выражали им сочувствие, они с улыбкой отвечали, что способны выдержать и побольше. Они называли холод «Джеком-Морозом» и говорили о нем, как о живом, ощутимом враге, с которым готовы помериться силами, не сомневаясь в победе. Голодные, они смеялись, мечтая о будущих пирушках, и отпускали крепкие словечки, вспоминая былые забавы. Часто, стоя на вершине тороса и всматриваясь вдаль, не покажутся ли те, кого мы ищем, я слышал громкий голос, подбадривавший санную команду: «Шагай, ребята, шагай! Они (сани) чуть не сами идут! Вон там, за мысом, уже видны мачты «Эребуса». Шагай, ребята, шагай!».

Выпадали на нашу долю и веселые минуты, и их было немало, несмотря на холод и усталость. Мы испытывали нравственное удовлетворение после тяжелых трудов, когда, поев пеммикана, закутавшись в сделанный из полостей спальный мешок, получив от кока и выпив полджила грогу, завязывали беседу. Она затягивалась иногда на час, и тогда, думается, в палатке было больше веселья, чем в иных дворцах. Люди не скупились на остроумные шутки и колкие замечания, так что бока болели от смеха. Помнится анекдот о том, как старый морской волк советовал молодому матросу, чтобы он не старался быть кем-нибудь выше рядового. С философской мудростью он рассуждал примерно так: «Видишь ли, пока ты простой матрос, тебе не о чем думать; есть старшины, офицеры, капитаны и адмиралы, которым платят за то, чтобы за тобой смотреть и о тебе заботиться».

17 мая сани «Релайанс» и «Тру Блю» расстались, располагая таким запасом провианта, чтобы идти вперед еще пять дней. Капитан Омманни великодушно разрешил мне, своему подчиненному, начать поиски в западном направлении, а сам пошел вдоль пролива на юг, где убедился, что тот заканчивается тупиком[103]. Я прошел примерно 50 миль и, обнаружив, что берег отклоняется к югу, попытался подвинуться на запад через ледяное поле. Сани были легкими, ибо продуктов мы взяли всего на десять дней, а люди уже привыкли к своей тяжелой работе. Но я заметил, что стяжки саней испытывали сильное напряжение, дерево, железо и веревки не могли долго выдержать. Между тем с каждым футом продвигаться было все труднее. Тогда я решил отказаться от продолжения похода; мы находились почти в 300 милях от корабля, и поломка саней могла бы привести к роковым последствиям, если не к гибели моей партии.

Обратный путь был легким, ибо сани наполовину опустели. Форсированными маршами нам удавалось за один день пройти столько, сколько полагалось за два; при этом соответственно выдавался двойной паек.

Наконец на горизонте показался остров Гриффит. Покрыв еще 25 миль мы подошли к острову, а затем, с трудом волоча сани по уже начавшему таять снегу, 12 июня добрались до наших кораблей, пройдя за 58 дней 500 миль по прямой.

Лед вокруг кораблей был залит водой от тающего снега, причем в некоторых местах ее глубина достигала четырех футов. Вода уже быстро растекалась во всех направлениях, когда наконец появились сани отсутствовавшего ровно 80 дней лейтенанта Мак-Клинтока — «Персивиренс». Он побывал в Уинтер-Харборе на острове Мелвилл и посетил все места, известные отряду Парри, но никаких следов Франклина не обнаружил. Мак-Клинток захватил с собой убедительные доказательства поразительного изобилия животного мира в этом отдаленном районе — кожи и головы мускусных быков. Мясо этих животных позволило ему доставить свой отряд на корабли в прекрасном состоянии.

Лейтенанту Мак-Клинтоку по праву принадлежало первенство. За 80 дней он прошел 800 миль, и мы от всего сердца поздравили его с успехом.

Все восточные поисковые группы вернулись в свои английские порты летом 1851 года, ничего не сделав для разгадки тайны исчезновения Франклина, кроме того, что нашли место его зимовки на острове Бичи. Однако на западе Коллинсон и Мак-Клур остались зимовать во льдах и добились некоторых примечательных результатов.

Продвигаясь к югу и востоку, Коллинсон прошел по проливам между материком и прибрежными островами до самого залива Кембридж. Ему не хватило нескольких сотен миль, чтобы доказать наличие Северо-западного прохода в этих более южных водах. После трех зимовок во льдах Коллинсону удалось наконец выйти на чистую воду и направиться на запад, домой.

Тем временем Мак-Клур продвигался дальше на север, следуя проливом Принца Уэльского (между островами Банкс и Виктория), пока его не остановили льды у самого пролива Мелвилл. Здесь его корабль «Инвестигейтор» попал в ледовый плен, как и «Виктория Росса, оказавшийся в гибельных