его изучать. Она не успела выучить греческий, но кое, что уже понимала, итогом двух часовых блужданий в темных дебрях невежества стал следующий текст.

«Элькса! жду тебя там, где Танаис рядом с Араксом, на могиле великанов. Передай мне или человеку от меня, тетрадь, что привязана к моему знамени. Ждать буду до осени 6749 года от сотворения мира. Илья».

Эля незамедлительно отдала приказ готовится к походу, но на следующий день, ближе к полудню, в ворота замка Брей вошел отряд королевских стрелков для охраны дамы д. Альбре. Герольд учтиво приказал даме не выходить из своих покоев до особого письма короля. После извещения хозяйки о её дальнейшей судьбе, он, предварительно заперев Элю в покоях, принялся вместе со святым отцом дегустировать; вина из замковых подвалов, а так же тех четырёх молоденьких девушек, так сладостно певших о вечной любви днём ранее. Но тут герольд со святым отцом просчитались, на следующее утро, неизвестно откуда пришедшие вооруженные люди, связали королевских стрелков и заперли, в замковых покоях уже самого герольда. Святой отец избежал заключения, так как в это время служил в приходской сельской церкви вне замка.

Эля поблагодарила всех пришедших ей на помощь людей и освободила всех их от клятвы верности ей, и её мужу. На следующий день, взяв с собой только двух лошадей, и одного ослика она направилась в сторону города Кагор123, где у купцов она хотела узнать путь «до Танаиса, что рядом с Араксом». В шести церквях расположенных на её землях близ Брей и Монтеро прошли службы «О даровании пути мученице Элеоноре».

Эля отправилась в путь, так как учил её муж, на двух лошадях, и одном вьючном ослике. Она с мальчиками расположилась на одной лошади, другая шла на привязи без седла, то есть совсем налегке. Весь груз, состоящий из централа124 овса и двух переметных сум с одеждой и документами, она разместила на ослике. Эти создания, как известно более выносливы, чем лошади.

Как и предполагалась, Эля через четыре часа пути дала роздых лошадям, что бы те смогли помочиться. Потом она пересела на другую лошадь. Через следующие четыре часа, на дневке, когда они отдыхали уже один час или около того, она дала лошадям овса и ослику тоже. Вечернюю остановку они сделали возле одинокого колодца, где Эля дала воды лошадям. Предрассветные сумерки они встретили в пути, правда, ослик шел радостнее, так как его сумы с овсом стали легче. Мальчики мирно посапывали в больших переметных сумах рядом с матерью и не беспокоили её. Ей только было сложно менять пеленки на ходу, но Эля тут нашла выход из положения, как и все женщины – кочевых народов до неё. Она грязную пеленку просто привязывала к упряжи, а ветер, и солнце высушивали её за двадцать минут. Трудно было лишь, когда мальчики делали по – большому. В этом случае она просто выбрасывала пеленку. Время было дороже.

Так, не утомляя лошадей галопом, легкой хлынцой то есть около трёх лье125 в час, она за переход126 с легкостью покрывала расстояние в 45 лье127. Галопом она смогла бы сделать только 20 лье за переход, так как после скачки лошади отдыхают, гораздо дольше, нежели люди. Всего же ей необходимо было преодолеть расстояние в сто – сто двадцать лье по прямой, но тогда, как и сейчас прямой трассы связывающей Монтеро и Кагор не существовало, поэтому путь увеличивался раза в полтора. На третий день вечером она распрягла лошадей и освободила ослика от поклажи. Они все отдыхали целую ночь. Утром, накормив лошадей последней мерой овса, она тронулась в путь, намериваясь за этот переход добраться до Кагора. Она просчиталась. Лошади не выдержали беспрерывного десяти часового перехода. На следующую ночь уже пред самым рассветом лошади отказались идти, они легли на землю в крайней усталости, лишь ослик отправился пастись. Днем лошади так и не поднялись. Оставаться с лошадьми, было, опасно, как крестьяне, так и их господа могли проявить интерес к путникам, а любая задержка могло нарушить планы Эли. Поэтому, несмотря на жалость к лошадям, она приняла решение продолжить путь без них. Эля села на ослика и со скоростью полтора лье в час продолжила путь. На следующую ночь ворота монастыря открылись перед уставшей путницей. Матушка настоятельница велела дать орущим мальчикам по ложке кагора, а еле живой матери пол пинты подогретого вина, после чего вся торица уснула, в покоях матушки аббатисы. Лишь ослик не спал, он – счастливый обладатель целой четверти овса и ведра воды наслаждаясь жизнью, ел, стоя в теплых монастырских яслях.

На следующий день, когда утренние службы закончены, а послушания для монахинь еще не начались, матушка игуменья возясь с близнецами, выслушала исповедь своей воспитанницы.

–Что скажу тебе, дитя моё, одной меня мало, нужен епископ и стряпчий. Пока король не нашел тебя, нам нужно подготовиться ко всему возможному. Войско он сюда пока не пошлёт в отличие от своего покойного папеньки Августа. А вот свору судейских может. Ну и не забывай, что во всех замках поют о твоей красоте. Тибо Наваррский расстарался, и это при живой то жене. Вот этот может и войско собрать и сам приехать. Кроме него еще Роже Бернар II де Фуа Великий тоже обиды не забыл. А у нас стены старые, да и колодец тоже, в нем воды нет вот уже два года, так что осаду можем и не выдержать,– подытожила исповедь своей воспитанницы аббатиса – добрейшее создание.

Эля в одежде послушницы, которая ей так шла, промолвила,

– Как скажите, только давайте соберемся сегодня вечером.

– Хорошо, пошлю сейчас к епископу, ему накажу, что бы стряпчего с собой привел.

Монастырь находился на особом – благоприятном положении, так как сам перешел под руку Папы римского со всеми своими угодьями. В благодарность за это папа римский наказал епископу города Кагор поставить аббатство на особое положение и даровать ему привилегии. Одной из привилегий было возможность требовать присутствия Кагорского епископа в аббатстве по желанию аббатисы. Это очень важная привилегия, так как епископ по совместительству занимал пост графа Кагора, то есть светского управителя графства, и он обязан был обеспечивать правовое регулирование жизни своих подданных. Его подданные, за исполнение епископом обязанности правого регулирования их жизни, платили епископу пеню и не малую. Но в те времена существовала правовая норма ограничивающая правоприменительную практику епископа. Откуда она взялась, никто не