– Я забыл тебя спросить, как вынимать цепь, – сказал я.

– Спрашивать не стоит, – ответил он. – Посох шпиона дает массу возможностей. Нужно немало тренироваться, чтобы быстро выбирать.

– Я думал, ты хочешь отдать им корзины, – сказал я. У меня начали подламываться ноги.

– Нет. Просто с корзиной за спиной неудобно драться.

Мне пришлось присесть на землю. Я чувствовал себя слабым и ужасно измученным, словно вышагивал без передыху пару дней. Смотрел на своих собственных солдат, которые не перешли на сторону врага, не сдались, а теперь в награду за это сделались добычей в лесах, а после оказались убиты тем, кому они сохранили верность. Мир стал слишком сложным и непонятным.

Я смотрел на серое лицо с застывшим выражением страдания – на того, которого я ударил в живот. Глаза его были широко раскрыты.

Солдат, которого я проткнул мечом, был жив, хрипел и сражался за каждый вдох. Еще один чуть шевелился, царапая пальцами песок, а другой отчаянно стонал. Брус вынул из-под полы короткий, широкий кинжал и подошел к нему.

– Брус! – крикнул я.

Он не отреагировал. Присел у солдата, бережно обнял его за плечи, а потом резко уколол в затылок. Тот отчаянно дернулся, его стопы задрожали, царапая подкованными подошвами траву и утоптанную землю тракта.

Стоны прекратились.

Я воткнул взгляд в землю, видя, что мой товарищ склоняется над следующим умирающим.

– Нет… молю… нет… мама… – услышал я, а потом раздался короткий отчаянный крик.

Ранее мне казалось, что побежденные в бою умирают моментально и без лишних страданий. Я не понимал, что, даже пробитый мечом насквозь, человек может умирать часами.

Я слышал, как сапоги солдат скребут по земле, пока Брус – одного за другим – волочет их в лес. Потом он обыскал кусты и бросил на тропу два подранных, многократно залатанных мешка.

Я молчал. Брус высыпал содержимое мешков, но там было немного: какие-то тряпки, погнутый кубок, заплесневевший кусок сыра, обернутый промасленной бумагой. Нашел он плоскую, почти пустую баклагу и, держа ее между коленями, облил водой окровавленные ладони и нож.

– Война – это триумф необходимости, – отозвался он, смывая кровь и методично протирая руки. – Слишком часто ты делаешь не то, что правильно или благородно, а то, что необходимо. Они решили, что могут нас ограбить и убить. Были голодны, растеряны и брошены. Поэтому нам пришлось их убить. И поэтому пришлось все закончить, когда они были побеждены. Взять их в плен невозможно. Оставить же умирающими на дороге – слишком жестоко и опасно.

Я молча кивнул.

Чувствовал лишь усталость.

Мешки и мечи мы выбросили в кусты, пятна крови на дороге присыпали пылью.

Шли мы дорогою ночь напролет, потом нашли ручей и, идя его берегом, углубились в лес, чтобы умыться, напиться и передневать в густых зарослях. Следующей ночью мы вернулись на дорогу.

Тогда впервые встретили мы обычного путника. Едва установились сумерки, мы услышали топот и сразу отпрыгнули за деревья, где упали плашмя на землю, пережидая, пока путник проедет.

Это был одинокий всадник, быстро скачущий на большом пятнистом коне. Только это я и успел заметить. Мы обождали, пока не стихнет топот копыт, затем еще немного, а позже двинулись дальше. Ради уверенности – через лес.

Полагаю, мы были попросту уставшими. Другое дело, что, опередив нас и притаившись в кустах в двухстах шагах дальше, он сидел совершенно тихо. Даже конь его не издал ни единого звука.

– Добрый вечер, путники, – раздалось из темноты.

Мы оба замерли, приготовившись к прыжку и стискивая пальцы на древках посохов странников. Он сидел на лежащем коне. Зверь дернул головой и встал на ноги, а всадник лишь покачнулся в седле, съезжая на тропу.

Была на нем кирененская куртка с клановой оторочкой, шляпа путника, напоминавшая плоскую миску, нож на левом бедре, меч у седла и лук на спине. Мы смотрели на него в остолбенении.

– Я заметил, что вы спрятались, когда я проезжал мимо. Идете ночью и прячетесь от каждого, а потому вы наверняка неопасны. Позвольте взглянуть вам в лица. Чуть приподнимите шляпы, спасибо. Я Лемех, сын Корабела, кай-тохимон клана Гусей.

Мы молчали.

Он казался нереальным. Это был сон или сказка. Он просто не мог существовать на самом деле.

– Я взглянул в ваши лица. Теперь знаю, что могу вам доверять. Вижу лица людей светлых и бывалых. Но вижу и усталость, вижу долгую дорогу, вижу страх преследуемого. Оттого скажу так – посетите мой дом. Единственный в этой пустоши. Отдохните, поешьте и искупайтесь. А взамен расскажете мне, что происходит в мире. Я был в селении Хазил Гир за лесом, но там все как с ума посходили. Бредят, словно у них горячка. Вы идете издалека, а потому наверняка что-то знаете.

– Благодарим, господин, – ответил Брус. – Мы – синдары. Я зовусь Тендзином Бирталаем, а это мой племянник Арджук Хатармал. Вскоре будет чиновником. Мы возвращаемся домой.

Дальше мы пошли, держась за упряжь его коня. В сторону от дороги каменистой тропкой, потом через рощу. А потом я чуть не вскрикнул от удивления.

Дом Лемеха выглядел как кирененское имение с картинки. Выстроенное четырехугольником, с покрытыми черепицей, четырехскатными двойными крышами, стоящее над ручьем. Я видел теплый свет, бьющий из окон, и дым, поднимающийся из труб.

Мне казалось, что я вижу сон, когда проходил двухскатными воротами и смотрел на домочадцев, вышедших навстречу. Последний раз такие платья и кафтаны, покрытые вышитыми листьями и геометрическими узорами, я видел в Облачных Палатах.

– Приветствуем в нашем доме, странники, – сказала темноволосая женщина, держа поднос, на котором стояли две маленькие чары с ореховым отваром и два пирожка.

Брус поблагодарил, беспомощно осматриваясь вокруг, после чего понюхал отвар, словно видя его впервые в жизни. У меня была роль попроще, не приходилось даже притворяться. Я просто таращился широко открытыми глазами, как одуревший.

У нас забрали корзины, а потом провели в баню, выложенную светлым отполированным камнем. Везде были лампы, на гладких досках стояли декоративные деревца в керамических горшках. В бане приготовили два огромных ведра, полных парящей воды, на столе лежали полотенца, стояла миска с вытяжкой из мыльянки и губки.

Когда из боковых дверей вышли две служанки, голые и лоснящиеся от масла, и принялись разводить мыльянку, я почувствовал, как во мне что-то расслабляется от восторга.

Брус вскрикнул и вытолкнул меня из бани, после чего развернулся к двери, сжимая в ладонях шляпу.

– Нельзя… Нехорошо… – бормотал смеющемуся хозяину. – Нам нельзя смотреть на тело женщины без согласия Подземной… Нельзя обнажаться, очень худо…

– Непросто с вами, – сказал Лемех. – Но, если девочки выйдут, вы согласитесь помыться? Мы хотели бы разделить с вами трапезу, а без этого… по разным причинам это невозможно. Такой у нас обычай, извините. Но мы не хотим навлекать на вас гнев вашей богини.