Звягинцев слабо улыбнулся, чувствуя, как отпускает страшноенапряжение последних часов. Он, конечно, ещё присоединится к работе и подскажеткое-что по мелочи ополоумевшим от восторга и надежды коллегам…

Но сначала он должен был хоть немного поспать.

Евгений Додикович Гринберг не находил себе места, еслитолько можно этим заниматься, сидя на полу в коридоре. Виринея, его Виринеязасела там, в комнате, со старым фашистом и, что существенно хуже, с еговнучкой-шпионкой, бывшей мисс Айрин. По этому поводу Гринберга мучили самыедурные предчувствия, от вполне эзотерических до чисто бытовых. Вернее, то идругое весьма тесно смыкалось. Женя, которому вконец надоело чувствовать себяперед Виринеей полным придурком, стал последнее время почитывать некоторыекнижки. Так вот, описания иных магических ритуалов вгоняли его в натуральнуюдрожь. Если раньше он вволю посмеялся бы над порнографическими изыскамичернокнижников – умели же, гады, замаскироваться под высокое и чистодуховное! – то теперь, стоило ему вообразить в числе участников подобногомероприятия Виринею, и в душе поднималось цунами, а сидение под дверьюпревращалось в подвиг самоотречения. Одна надежда была на Глебку, закрывшегосяс ними четвёртым. Хотя…

Из эсэсовца небось уже высыпался последний песок, а есливычитанное Гринбергом в умных книжках было правдой хотя бы на треть…

Оставалось, по Высоцкому, только лечь помереть.

Тщетно бедный Женя внушал себе, что на кону стояла будущностьчеловечества. Ему всё равно хотелось плакать и выть. А ещё лучше, свернутькому-нибудь шею.

Кратаранга курсировал между учёными и колдунами, кажется,помогая тем и другим. Когда пришелец с Арктиды приоткрывал дверь, Женявытягивал шею, силясь рассмотреть творившееся внутри, но всё без толку.

Потом, без какого-либо предупреждения, хайратский царевичостановился и, глядя на Женю с высоты своего роста, проговорил тоном приказа:

– Пошли весть своей сестре. Пускай чернокожий привезётеё. Мне будет нужен пёс.

– Ага, – ответил Гринберг, вернее, ответило егофизическое тело, потому что разум и душа Евгения Додиковича были устремленывперёд, в дверную щель, за которой после четырёх часов и двадцати семи минутожидания ему всё-таки удалось разглядеть нечто вразумительное. Он увиделВиринею и Глеба: они сидели на диване у дальней стены и как будто ничего неделали. Они выглядели скорее судьями у сетки при игре в теннис. Фон Трауберг иего внучка просматривались по разным концам комнаты, глаза у обоих былизакрыты, а пальцы – переплетены странными фигурами и так, будто на каждомимелось по три лишних сустава. Вот Ганс Людвиг зашевелил пальцами, меняя ихположение, и Корнецкая, не открывая глаз, повторила всё в точности. После чегоуже она заплела пальцы немыслимым макраме, и её движение опять-таки вслепуюповторил дед…

Кратаранга пнул Гринберга ногой так, что тот мигом взлетел спола и, глухо рыча, принял свирепую боевую стойку.

– Проснись, сын голубой расы, – миролюбиво сказалему хайратский царевич. – Мне нужна твоя сестра и её пёс!

Гринберг выдохнул, опустил кулаки, пробормотал что-тонелестное об идолопоклонниках, порывающихся отнять не только невест, но исестёр, и вытащил из кармана сотовый телефон.

В это время из большой комнаты, где трудились учёные,высунулся Эдик. За его спиной можно было различить несколько встревоженных лиц,освещённых большим экраном компьютера.

– Кратаранга! – позвал генеральский сын. –Иди взгляни, что у нас получилось!

Пришелец из тьмы веков странно глянул на Гринберга.

– Погоди звать сестру, но будь готов, – сказал они скрылся за дверью.

Опять-таки в переводе для среднего ума дело обстоялоследующим образом. Когда гигабайты данных были просеяны сквозь сито теорииЗвягинцева (так они всё уверенней именовали Единую Теорию Поля) и обработаны спомощью математического аппарата, предоставляемого теорией хаосов (это неопечатка, а слово «хаос» во множественном числе), выяснились интересные вещи.

Дымка действительно оказалась энергоинформационнымобразованием, форменной потусторонней силой со страниц древних легенд.

– Мы в Биорадиационном институте называли её«вриль», – сказал фон Трауберг. – Это универсальная энергия связинашего разума с сознанием всей планеты. Мы считали её мерой божественностичеловека.

Согласно легендам, вселенская сила бывала временами благой,временами не очень, в основном смотря по тому, что за человек к ней взывал. Нуа в данном случае не имело места ни зло, ни добро. Данная конкретная сила былапросто БОЛЬНА.

Над руинами «Гипертеха» висела самая настоящая раковаяопухоль, порождённая взрывом в лаборатории Марины. А хрональные туннели,достигшие различных пластов прошлого, были её метастазами, щупальцами, хоботамидля выкачивания энергии.

– Так вот почему в искусственных временных каналах всесходят с ума, – сказал Веня Крайчик. – Эти каналы получаются вродеран, я правильно понимаю? А «пожиратели душ» – какие-нибудь лимфоциты, агентызаживления. Они принимают нас за микробов…

«Бактерия… инфузория туфелька», – вспомнилось Кудеяру.

Нашли своё объяснение климатические и прочие чудеса, до сихпор привлекавшие в Питер толпы туристов. Врачи-онкологи хорошо знают, чтоспособна сделать злокачественная опухоль с человеческим телом… На ранней стадииона может даже поменять ему пол, превращая нормальную молодую женщину в такого«Мужика Анфиску», что, не знавши, не догадаешься. Удивляться ли после этого,что по Московскому проспекту летала позёмка, на Марсовом поле благоухаласирень, а на улице Зины Портновой осыпались с деревьев жёлтые листья?

Опухоль не имела собственного осознания, это было скореепростейшее существо, жившее физиологической жизнью. Оно питалось. Оно росло.Оно убивало.

«Хорошо хоть, не размножалось пока…» – хмуро подумал Иван.

И… накаркал.

– По всем признакам, совсем скоро дымка испытаеткачественный скачок, – подытожил Ицхок-Хаим Гершкович Шихман. – Вбиологических терминах я сравнил бы это с делением. И вот тогда, если этопроизойдёт, – он снял очки, засунул их в нагрудный карман и застегнулклапан на пуговку, – нам всем, ребята, уже точно абзац.

– Тем не менее шанс что-то предпринять ещёостаётся, – подхватил Лев Поликарпович. – Как написал один умныйдядька, момент величайшей готовности предваряется моментом величайшейнеготовности. За час до решительного матча олимпийская сборная сидит враздевалке без штанов… Непосредственно перед тем, как делиться, эта штукадолжна ослабить барьеры. У нас появится возможность подобраться вплотную… ипроизвести ампутацию.

– Скальпель-то есть? – поинтересовался Гринберг.Почему-то он со всей определённостью подумал про Глеба Бурова и его лазер,однако ошибся.

Звягинцев повернулся к фон Траубергу: