В возрасте ста пятнадцати лет, когда надо думать о Боге,люди уже не лгут. А если и лгут, то и судья им – токмо и единственно Бог. ФонТрауберг протянул руку, и Звягинцев принял её.

Женя Корнецкая, тихая и сосредоточенная, держалась междуБуровым и Виринеей. Бывший участковый Собакин, понимая, что троим чертознаямотводилась в предстоявшем деле главная роль, бдел поблизости, держа руку укобуры.

Скудин оглянулся на своё воинство и подумал, что адекватнымилюдьми в этой жуткой компании были только Алик, Веня и Глеб, пребывавшие втрагическом меньшинстве. Льва Поликарповича, как и самого Ивана, не оставляламысль о седьмом этаже. Собакин намеревался сражаться во имя прекрасной дамы –любезной Клавдии Киевны. Вся остальная публика вообще была влюблённые пары.Даже псы.

И, видимо для того, чтобы Кудеяру не было скучно, наВаршавской к его маленькому отряду присоединилась ещё троица. Заслышав чужиешаги, собаки сразу бросились на разведку, но тревога оказалась ложной.

– Куда ты, славный? – поинтересовалась маленькаяседая женщина, выходя из-за угла под руку с Юрканом. – Куда ты без Наташи?

Следом за ними тащился Василий Дормидонтович Евтюхов. Вкаждом его кармане торчало по бутылке портвейна. Вид доблестного сантехниказаставлял вспомнить известное рассуждение о том, кто как пьёт: железнодорожникв дрезину, сапожник в стельку, мясник в сосиску, ну и так далее, а вотсантехник?.. Неужели в сифон?..

Рита шагнула было к Наташе, но натолкнулась на пустой взгляди поняла, что та не узнала её.

Атахш обнюхала Евтюхова и звонко чихнула.

Перед бывшим «федерально-тюремным» американским периметром,который во всех сводках теперь фигурировал как попросту внутренний, обнаружилсянесгибаемый российский форпост – знаменитый сортир туалетчика Петухова, вразличное время служивший разным героям нашего повествования и местом душевногоотдохновения, и комнатой совещаний, и даже жилищем. Не пустовала цитадель исейчас.

Василий Дормидонтович приблизился и решительно грохнулкулаком в железную дверь:

– Трат, где ты там, отворяй!

Изнутри несколько неожиданным образом отозвалосьразноголосое тявканье. Дверь открылась, и наружу выкатились три или четыребеспородные шавки. «Панически боятся собак…» – тотчас вспомнилось Скудину.Появившийся следом туалетчик Петухов извиняющимся жестом указал на брехливуюсвору и подтвердил:

– Без них нонеча никак.

При виде Чейза и Атахш дворняжки засмущались и на всякийслучай юркнули обратно.

– Принимай гостей, Филистрат Степаныч, – сказалСкудин. – Будем у тебя делать базовый лагерь.

Срок, вычисленный учёными, имел погрешность плюс-минусчетыре часа…

Ночь стояла ясная и страшно морозная, как будто энергиявыкачивалась не только из отдалённых пластов времени, но и непосредственно иззимнего воздуха. Созвездие Большой Медведицы медленно запрокидывалось внебесах, становясь похожим на сачок, готовый накрыть развалины «Гипертеха». Надюго-западным горизонтом догорал голубой бриллиант Сириуса. Плоская крышазабытого Богом сортира была гималайской вершиной, на которой представителичеловечества ожидали прибытия марсиан.

Гринберг только домедитировался до горячего кофе идополнительной куртки для Виринеи, когда та наклонилась к Жене Корнецкой и тихоспросила:

– Ты чувствуешь?

Атахш, безмятежно дремавшая клубком на снегу, поднялась,понюхала воздух и завыла. Это был не просто вой. Это была Песнь Зова. Будущаямать великого племени созывала убогих и сирых детей своего рода: «Придите, придитевсе, ибо вы Мне нужны…»

Женя Корнецкая содрогнулась всем телом и вытащила из карманааккуратно свёрнутый кусок чёрного шёлка.

«Дедушка… Слышишь меня?»

«Слышу, дитя моё, – прошелестел бесплотный голос вмозгу. – Я с тобой».

За углами домов, посреди кустов парка начали шевелитьсямаленькие тени. Вой Атахш привлёк бродячих собак, которым служила пристанищеманомальная зона. Они покидали тёплые лёжки, спеша на зов королевы. Кругом«Гипертеха» начало стягиваться кольцо.

Женя крепко зажмурилась, и Виринея затянула узел у неё назатылке.

Утрата внешнего зрения произвела неожиданный эффект. Руинысгоревшего института предстали прозрачным каркасом из слабо светившегосяхрусталя. В сквозных полостях и проломах плавал серый туман. Разрежённаяпротоплазма клубилась, вспыхивала, жила, пульсировала толстыми ложноножкамихрональных каналов, тянулась тысячами нитей наружу. Каждая нить была щупальцеммедузы, способным нанести смертельный ожог. Сейчас эти щупальца мало-помалувтягивались, отступая к общему центру – плотному, округлому образованию наседьмом этаже. Там в недрах жемчужного тумана просвечивало ядро. Правильный шарс оранжевыми всполохами изнутри…

Округлый центр, понемногу меняясь, начинал приобретатьгрибообразные обводы. Если позволить верхней части окончательно сформироватьсяи отделиться, человечеству наступит хана. Деление раковых клеток будет уже неостановить.

– Иван Степанович, – сказала Женя и не глядяпротянула руку Скудину. – Нам надо на седьмой этаж.

Двигались вперёд не спеша, следуя за отливом отступающейдымки. Земля, по которой они ступали, уже не была нормальной землёй. Когдаподошли к внутреннему периметру, Женю взяла за руку седенькая Наташа.

– Пойдём, ножками топ-топ, – ласково приговаривалаблаженная. – Топ-топ… Вот так, хорошая…

На сей раз это не был «копперфильдовский» полёт, которому всвоё время мальчишески радовался Юркан. Происходившее скорее напоминало «прыжокверы» из фильма про Индиану Джонса и затерянный храм. Женя, Наташа, а за нимивсе остальные просто вступили на невидимый мостик и, слегка увязая в прозрачнойтверди, перешли американскую стену прямо по воздуху.

– Остаточные явления… – пробормотал ЛевПоликарпович, оставленный наблюдать с крыши сортира. Веню и Алика, невзирая наих яростные протесты, оставили с ним. Теперь Веня не отрывался от глазкавидеокамеры, Алик же – от узконаправленного микрофона. Звягинцев прижимал кглазам маленький бинокль.

Не требовалось обладать сверхчувственным восприятием, чтобызаметить, как менялась разноцветная аура, кутавшая верхнюю часть разрушенногоинститута. Её краски словно бы выцветали, отступая внутрь, в глубину,светящийся шлейф уплотнялся, становился компактней.

– Интересно, долго эти остаточные тут ещё будутболтаться, когда всё уляжется? – оптимистично спросил Веня. – Я тожетак хочу! Аки посуху!..

«Всё тебе будет, – почему-то с уверенностью подумалпрофессор. – Всё тебе будет…»

Довольно долго кругом было тихо. По мнению Скудина – дажеслишком долго. Здание впереди выглядело самой обычной руиной, которых он всвоей жизни насмотрелся. Не перетекал под ногами странный туман, не смущализрение воздушные линзы… Даже луч фонаря, которым Кудеяр кратенько стрельнулпоперёк парковки, прошёл совершенно прямо, как и полагается свету.