– А мы завтра варенье будем варить, – сообщила она и переступила с ноги на ногу. – Из крыжовника. Он волосатый, как гусеница. Получается вроде варенья из гусениц!

– Слушай, проваливай… – с тоской начал Животастый.

– А вам жена варенье варит? Можно еще из смородины, но я его не очень люблю, мне только пенки нравятся, пока теплые.

Из-за стены церкви выступил Альберт, быстро побежал к ним. Водитель начал оборачиваться на звук шагов, но ему мешал живот, мешала висячая грудь, он был слишком медленный и вспотевший, и Альберт с размаху ударил его по голове прежде, чем тот успел подняться.

Водитель крякнул и повалился вместе с ящиком.

Ксения отскочила, зажала палец зубами, чтобы не закричать, а Альберт уже уселся верхом на Животастого, который только что разговаривал с Ксенией, пусть и не слишком вежливо, а теперь лежал на траве, точно дохлая туша моржа на морском берегу!

Ксению схватили за плечи. Если бы не палец во рту, она заорала бы так, что в Анкудиновке услышали.

Это была Дорада.

– Иди, иди отсюда! – зашептала ей в ухо староста. Она снова была страшная – как тогда, когда пообещала сдать бабушку на опыты. – Иди, ты ничего не видела, поняла? Тебя здесь не было, если кто-то спросит, отвечай, что сидела дома, учила уроки…

– Бабке не проговорись, – рявкнула, пробегая мимо, Вика и склонилась над телом водителя.

– Я в это время уроки не…

– Пошла отсюда! – взвизгнула Вика своим безгубым ртом.

Ксения кинулась бежать. Она обогнула церковь, нырнула в развалины, протиснулась в дыру, оцарапав плечо о торчащие обломки кирпичей, и оказалась в узком пространстве между стеной и валом крапивы. Задержала дыхание, как перед нырком, – и поползла, поползла впритирку к стене, щурясь от страха, что крапивный лист ткнет в глаз. Но здесь, у основания, только стебли были крепкие, ребристые – древесные стволы, а не стебли, – а листья висели вялые, жухлые, не страшные, только противные. Пахло вокруг зелено-горько-душно, как на дне болота. Ползком, вдоль стены, вздрагивая от прикосновений крапивы, она добралась до того места, от которого до водителя оставалось не больше двадцати шагов.

Сильнее всего досталось правому плечу. Оно вспухло волдырями, но Ксения даже не подула на израненную кожу. Происходило что-то ужасное. Что-то такое, рядом с чем крапивные ожоги ничего не стоили.

– …у нее могло получиться! – Жесткий голос Дорады.

– Да хрен там! Ничего не получалось! Не стал он жрать!

– Господи, да переверни ты его! Алик! Вяжи!

– Веревку сначала дай, дура!

Пыхтение, возня, шуршание, стон.

– Мешок! – вскрикнула Дорада.

Ксения медленно приподнялась над кустами и увидела, как на голову туше нахлобучили коричневый мешок из-под сахара. «Это чтобы он их лиц не увидел, когда очнется», – поняла она.

Альберт, сволочь! Он отвлек Животастого с ее помощью! Она и в самом деле жук на крючке, которого подвесили перед неповоротливой рыбой!

«Я тебе отомщу, гад!»

Староста убежала, вскоре послышался шум машины. Дорада, сдавая задом, подогнала «Ниву» так близко, что Ксения испугалась, что сейчас она окончательно разнесет своим прицепом все развалины на отдельные кирпичики.

– Лом тащи! – хрипло крикнул Альберт.

Виктория подвывала, что Аметистов может вернуться в любой момент.

– К обеду он вернется! Сказал же!

– А вдруг раньше! Что делать будем?

– Не кипишуй раньше срока!

Эти двое волокли тушу водителя в сторону. Ксения на секунду испугалась, что они хотят бросить его в крапиве, где прячется она сама. Отсюда бежать ей было некуда. Если Альберт с Викой ее увидят, придушат, как котенка.

Она вжалась в землю.

– Хватит с ним возиться! – Это снова Дорада. – Двигайте плиту!

Ксения от изумления выпрямилась в своих зарослях в полный рост.

Трое взрослых склонились над могилой купца Дубягина. Альберт и Вика, поддев ломом плиту, с кряхтением двигали ее в сторону.

– Давай, давай!

– Вот! Пошло!

Плита сдвинулась.

– Лопата где?

– Не нужна вам лопата! Руками справимся!..

– Знаешь что…

Крапива мешала разглядеть Ксении все, что происходит. И еще она боялась, что Альберт вскинет голову и заметит ее. Мысль о том, что обнаружить ее укрытие может Дорада, не вызывала у девочки и сотой доли этого липкого страха.

Брань, возня, непонятные шорохи, снова брань… Ругался Альберт, староста молчала. Молчала так основательно, что девочка даже заподозрила, что Дорада ушла, и высунулась быстро, точно суслик. Но нет – староста была там, с Бутковыми.

Наконец до нее донесся громкий шелест полиэтилена. Она видела сквозь крапивные плети, как Альберт с женой тащат из развороченной могилы длинный черный пакет, похожий на огромную рыбину.

В эту секунду заорал телефон. Все застыли в нелепых позах: и Дорада, зажавшая нос ладонью, и потный Альберт, склонившийся над пакетом, и его жена, у которой лицо стало красное и раздутое, как свекла. Потом они одновременно начали крутить головами. Ксения не удержалась от смеха. Ей было страшно, противно и все равно смешно! Телефон орал каким-то металлическим голосом под ужасную музыку, стучащую по ушам.

– Это сотовый у водилы! – крикнул Альберт.

Они снова пришли в движение. Металлический голос оборвался на полуслове, через минуту заорал вновь, но на этот раз никто не обратил на него внимания.

Вытащив мешок, Альберт подвинул плиту на место. Черную гигантскую шуршащую «рыбу» положили в прицеп. Староста села за руль, и спустя минуту от них осталась только пыль на дороге.

Тогда Ксения осмелилась выбраться. Пришлось снова ползти назад вдоль стены. Теперь крапива жалила ей левое плечо. Протиснувшись через дыру, девочка облегченно выпрямилась в полный рост и глубоко вдохнула.

Первым делом она подбежала к плите купца Дубягина. Трава примята и вырвана, след пропахан в земле – сразу видно, что могила разворочена.

Девочка огляделась, ища, куда унесли водителя. Он лежал под стеной, недалеко от ее собственного укрытия. Ворочался, но не стонал.

Ксения подошла, села на корточки рядом с ним. Что ей делать, она не представляла.

– Кто тут? – глухо спросил водитель из мешка.

Она не ответила, и он больше не спрашивал. Наверное, ему тоже было страшно, как и ей. Он поджал ноги, будто огромный младенец, – если бы кто-то додумался связать младенцу руки за спиной.

«Освободить его?» – думала Ксения. Староста будет ругаться! Может быть, даже выгонит ее из Таволги! При этой мысли она чуть не разревелась.