– О… Соне Богдановой, – промолвил Джейсон, и только самоевнимательное ухо могло уловить эту крошечную заминку: следовало бы сказать не«о Соне Богдановой», а «о вас»! – О… Соне Богдановой я узнал из ее собственныхписем. А о ее дальнейшей судьбе – от некоего господина Аверьянова.

– Что?! – Соня и Борис разом уставились на Джейсона – разоми с одинаковым изумлением. И вопросили хором: – Откуда вы знаете КостюАверьянова?

Странно… Видимо, все-таки удар головой не прошел бесследнодля Джейсона. Почему-то ему почудилось, что Соня и Немкин заговорили не на два,как следовало бы, а на три голоса.

Растерянно вглядываясь в их лица, он вдруг заметил за ихспинами в полутьме коридора какое-то движение. И отпрянул, едва подавив желаниеперекреститься: Соня Богданова как бы раздвоилась! На полшага позади нее стоялаеще одна Соня – одетая, правда, в очень открытый алый сарафан, а не в строгийчерно-серый костюм, но за исключением этого схожая с первой, как хорошаяавторская копия картины схожа с ее оригиналом. Шея ее повязана легким белымшарфиком. Рядом с этой новой Соней маячил какой-то высокий субъект.

Последним на сцене появился чрезвычайно тощий молодойчеловек в долгополой джинсовой куртке и с невообразимой шевелюрой. Взгляд егосветлых глаз мгновенно приковался к «Прощанию славянки». Всплеснув руками,лохматый шагнул вперед, промолвил с поразившим Джейсона умилением:

– Так вот ты какой, цветочек аленький… – И сделал движениесхватить полотно.

И только тут до Джейсона дошло, что Соня и Борис, войдя,оставили дверь открытой. Таким образом реальность вновь совпала с выдумкой!

* * *

– Аня, Аня, ну что ты… – укоризненно простонал Дима, и онаочнулась, устыдившись дурацкого, оскорбительного подозрения, которое вдругпромелькнуло в голове.

Вот же тварь эта Ирка! До чего довела разумную, трезвую АнюЛитвинову, что та покорно танцует под ее дудку, словно какая-нибудьдрессированная змея под дудку индийского факира! Хотя если тут кто-то змея, толишь она, Ирка.

– Я оговорилась, – хмыкнула между тем «змея», с очевиднымудовольствием наблюдавшая за Аниным потрясением и с явным огорчением – за еескорым прозрением. – Мне бы следовало сказать – как приеду к бабушке с деньгамии детьми…

С детьми! Сердце Ани пропустило один удар, другой, потомслабо трепыхнулось – ноющим, тяжелым комом. Ирка приехала забрать девочек.Лидочку забрать!

Не будет этого. Не будет.

– Ну, моя милочка, или то, или другое, – чужим, негнущимсяголосом выговорила Аня, не понимая, откуда берутся силы не просто выговоритьхоть слово – но говорить веско, твердо, даже с насмешкой. – А ведь ты ужепорядком потратилась на всю эту чушь. Кстати, у этой Ковальчук есть на самомделе дочь, которая учится на биофаке, или это очередная выдумка? Дима, тыпомнишь такую?

– Да разве их всех упомнишь… – снова простонал Дима, и Аняпоняла, что на мужа рассчитывать нечего. В битве за дочерей она сойдется сИркой один на один. Одна на одну?.. Эта лингвистическая нелепость заставила еевнезапно усмехнуться, что Ирка расценила как выражение глубокого пренебреженияи вышла из себя:

– Да вы что, ничего не понимаете, Анна Васильевна? Есть унее там дочь, нет ли, тысячу вы мне заплатили, две – какая разница для суда?!Может быть, я легкомысленная, может, плохая-нехорошая, но я – законная матьдевочек! Вон я недавно в газете читала: теперь наука на высоте, теперь в нашейсудебно-медицинской экспертизе, не хуже чем на Западе, делают анализы напредмет установления отцовства. И материнства, конечно. Да вы хоть вашего мужаспросите, он же биолог, должен такие вещи знать.

Аня покосилась на Диму. Дима убито кивнул. Делают, значит.

– Ну и что? – изо всех сил тщась сохранить высокомерный вид,спросила Аня.

– Да то, – пожала плечами Ирка. – Запросто установят, ктонастоящая мать. Хотя тут и анализов никаких делать не надо, стоит толькопосмотреть на их ротики, разрез глаз, на лобики эти, даже на пальчики. Это жевсе мое, это же вылитая я – что одна близняшка, что другая! Вы поймите, АннаВасильевна. Если суд – вам все, конец. Узнают на новой работе ДмитрияВасильевича, что он в таком деле замешан, что какую-то там студентку отчислитьгрозил, чтобы шантажировать ее мать, что пошел на подделку документов и обманправосудия, – его сразу с работы турнут. Да еще статью небось пришьют. Где он потомустроится снова? В Хабаровск возвратится? Но там уж Неля Ковальчук постараетсяиспортить ему репутацию, будьте уверены! И это еще не все. За такие делазапросто посадить могут.

Могут. Это точно…

Аня покосилась на убитое лицо мужа. Вот почему скис Дима! Онсоображает куда быстрее жены, он мгновенно понял, чем чревато для них появлениеИрки. А поскольку у него весьма живое воображение, он уже увидел себя втюремной камере, увидел в комнате свиданий, куда станет приходить к нему Анечкаи приносить передачу… Кстати, еще не факт, что Аню не засудят тоже, так что имдаже передачи носить будет некому!

Нет, надо держаться, не показывать, как ей страшно, какщемит сердце. Держаться из последних сил, чтобы не дать Ирке ни граммаморального перевеса!

– Какая жуткая жуть, – выдавила Аня похолодевшими губами, –сорок бочек арестантов. Кстати, эта твоя Ковальчук не испугалась, что может кнам присоединиться? В одну тюрьму мы вряд ли попадем, а срок, пожалуй, дадутодинаковый. Ведь она прекрасно знала о подмене, однако гражданская совесть еесладко вздремнула.

– Вы что, забыли, что Дмитрий Иванович ее шантажировал? –фыркнула Ира, кивая на обрывки письма. – А если серьезно, если совсем ужсерьезно, Анна Васильевна, как на духу, то скажу вам: Ковальчук хотела подзаработать.Дочку поддержать. Она тоже одинокая вроде меня, поэтому мы с ней и сошлись наэтой почве. И не только я с ней откровенничала, она мне тоже про свои бедырассказала. У нее, у Ковальчук, рак. То есть она помрет скоро. И ни в какуютюрьму ее не посадят, конечно. Зато у ее дочки теперь деньги есть на книжке,может спокойно учиться, на первое время без копейки на останется. Так чтоМарина Федоровна сделала это ради своего ребенка. Вы же знаете, АннаВасильевна, на что человек может пойти ради своего ребенка!