предложили остаться в аспирантуре. Я тогда уже дружил с теперешней моей женой, поехал к ним домой, в Курскую область, в село. И там начал зубрить основы марксизма-ленинизма, диалектику учил, помню. А потом я приехал в город. И мне сказали, что… (тогда же утверждали органы, тогда утверждал и райком партии). «Тебя не утвердят, — мне директор говорит. — То есть уже не утвердили, ты, — говорит, — сдашь. Но у нас есть намного старше тебя один [кандидат], он работал в органах. Его примут, все равно место только одно. И мы тебе даем хорошее направление в город Сталинград, на большой хороший завод». Это был завод 91-й, он тогда так назывался, потом он стал назваться имени Кирова[874]. Я туда поехал. Там я работал два года начальником смены хлорного цеха. Поскольку там работа все время была в противогазе, все это было устарелое. Во все бои в Сталинграде этот завод [продолжал работу], который находился в центре Сталинграда на восемнадцатом километре, 18–20 км. Жили мы на 18-м километре, а завод [находился] на 20-м километре. Он работал все время, он не останавливался. Поэтому он был весь разрушенный, газблоки страшные. Через два года я уже не мог работать в противогазе и в очках, я без очков вообще ничего не вижу. И меня перевели в проектный отдел. В проектном отделе (чего рассказывать?) я пришел старшим инженером и ушел оттуда заместителем начальника проектного отдела. Потом я недолго проработал, там же перевели меня в филиал Московского проектного института, назывался он тогда ГСПИ-3 [государственный специализированный проектный институт]. А потом меня уговорили ехать сюда, в Дзержинск. Сначала в такой же филиал от института. Он был «Гипрополимер»[875], сейчас он какой-то «Уде» общее, я уже не помню даже название. Ну вот, «Гипрополимер», если знаете. Я работал начальником, то есть главным инженером проекта, двух заводов местных. Но потом меня сделали начальником технического отдела. Когда я был начальником технического отдела, мы большую связь имели по одному из производств с Сибирской академией наук, с Сибирским отделением Академии наук в Новосибирске. Академгородок там такой есть. Там очень крупные ученые были. Мы столкнулись, так сказать, с Институтом катализа[876]. Когда я там побывал, они меня пригласили в аспирантуру поступить. Я поступил заочно в аспирантуру, два года у них проучился заочно. И в [19]70 году я защитил кандидатскую диссертацию. И после этого меня уговорили, можно сказать, перейти в науку, в «НИИ полимеров»[877], есть такой здесь [в Дзержинске] институт. И я там проработал. Одновременно я был зав. лаборатории, заведующий отделом из пяти лабораторий и главным конструктором по одной из проблем. Ну, это конструктор от Минхимпрома считался, от министерства. И вот там я проработал. Руководил я одним проектом, в котором участвовали мы, ГДР и Болгария. И когда мне стукнуло 65 лет, в [19]88 году, я ушел на пенсию. Сейчас я пенсионер: занимаюсь огородом, собакой и книгами.

ЕЛ: Как вы считаете, в том, что вы не смогли поступить в аспирантуру сразу после института, виновато только ваше малолетство или что-то еще?

БК: Какое малолетство? Что? Это две вещи, которые меня преследовали да даже после смерти Сталина. Во-первых, я еврей, во-вторых, был в оккупации и тем более в гестапо. Вот эти две вещи, которые…

ЕЛ: Как отразилось ваше пребывание в гестапо на вашей дальнейшей судьбе? Если не считать вот этой карьеры?

БК: Стойкость привило, по-моему. Мне уж после этого было на все трудности наплевать в высшей мере. А на карьерной, на этой, конечно, очень сильно [сказалось]. Я в институте подал заявление в партию, меня не приняли. Я в Сталинграде, когда уже поработал несколько лет, подал заявление в партию, меня не приняли. Я перестал, так сказать, подавать заявления. Потом, уже после смерти Сталина, мы покупали уже, здесь это было, в Дзержинске, покупали производство у японцев для Сталинграда. И я, собственно, был от проектировщиков руководителем по этой покупке. В Москве мы два года провели на это дело с небольшим перерывом. А когда меня начали оформлять туда, меня вызвали здесь в КГБ и сказали: «Мы боимся вас оформлять». Я говорю: «Почему?» А я их знал, они меня сотни раз вызывали на допросы по гестапо, по всем этим делам. «Да почему, собственно говоря?» — «Да вы знаете, вот вы были в СД, сидели в гестапо. А вдруг кто-нибудь из них вас [завербует]?» Я говорю: «Где, в Японии?» Ну, так и не пустили, конечно. Но после этого, когда я стал уже руководителем компании, которые создавали этот процесс сэбовский [служба экономической безопасности], то уже в Болгарии я был, в Венгрии я был, в ГДР я был, в Польше я был, то есть в эти страны меня уже пускали, и довольно часто.

ЕЛ: А расскажите поподробнее о ваших взаимоотношениях с КГБ.

БК: Они начались с того, что когда советские войска освободили наш город Ставрополь, то по паспорту, по этому, Павлик Александр Александрович, я уже ходить не мог, потому что наши бы поймали сразу. Я тут же пришел в военную комендатуру. Тогда еще не было… Вот через два дня и сдал этот паспорт. Мне дали справку, не паспорт, ничего мне не дали. А дали справку, что таким-то заявлено о потере паспорта. Через какое-то время меня туда вызвали, сказали, что тебе нужно пойти в КГБ, ну, тогда еще, по-моему, НКВД было. Ну, я пошел, дом-то известный, тот же самый дом. Я-то пошел, начали расспрашивать меня несколько человек. Я их знаю, даже по фамилиям знаю почти всех. Один из них был начальником краевого управления, другой — заместителем, третий был начальник следственной части и еще там кто-то был. Вот они сидят за столом, начали меня расспрашивать. Я им рассказал, но мне потом очень долго, лет десять, задавали один и тот же вопрос: «Почему остался живой?» Заметьте, не как остался живой, а почему остался живой. Не должен был остаться, и все. Ну, я рассказывал, так и так, и рассказал вот про эту женщину, которая нас выдала.

ЕЛ: Это соседку той заключенной?

БК: Соседку заключенной. Рассказал все. Ну, стою, молчу. Вдруг один из них встал, начал ходить, потом, я его хорошо знал — начальник следственной части, начал ходить. И один спрашивает: «Ну как?» А он говорит: «Врет». Я на него смотрю и говорю: «Что вру?» — «Все врешь». Вот так началось мое первое знакомство. Меня, значит, взяли